Юля Лемеш - Дверь

– Мне мама в детстве выколола глазки, Чтоб я в шкафу варенье не нашел. Я не пишу, и не читаю сказки, Зато я нюхаю и слышу хорошо.

Сварт сначала не оценил ни слова из моего выступления. Потом вдруг смеяться начал как сумасшедший. Ржет и горло мое пальцами давит. Чуть насмерть на задушил, придурок.

– Ну вот, голос теперь у тебя что надо.

– Ты не голубой, случаем? У меня теперь почти мужской голос. Разве это красиво?

Оглох он, что ли? Для него смысл моих слов перестал быть существенным. Звук ему нравился, а что я говорю – плевать. Он только себя слушает, а меня нет.

А, может, он и правда, голубой? Это бы многое объясняло. А что – школа, в которой обучаются одни мальчики, напуганные, замученные, доросшие до половозрелого возраста. Ведь он сам рассказывал, как они мародерствовали, принаряжаясь в одежду со столичных покойников? Ради кого?

– Ты постарайся спину прямо держать. Так красивее. И безопаснее – на волосы не наступишь. Я оставлю тебя ненадолго.

Он наполовину исчез в люке, усмехнулся и повторил стишок слово в слово. Довольный такой – словно ему крысу в шоколаде дали.

Я спорить не стала. Надо так надо. Дождалась, пока не утихли его шаги. Дрожащими руками достала книгу. Попросила показать свое лицо. В данный момент меня оно волновало больше всего на свете. Увидела. Взвыла тихим волчьим воем. Это я? Нет. Это не я. Это – мертвая невеста из мультика. Даже хуже в сто раз! Что за рожа? Панда какая-то. И плакать нельзя – сажа потечет и сделает меня еще страшнее. Зато волос – на трех таких как я.

– Ладно. Зато я теперь ему нравлюсь, – сообщила я книге.

Спросила про ребят. Без прежнего интереса. Даже самой странно. Они где-то там, решают мою судьбу, волнуются за меня. Придумывают как извести Сварта.

На картинке новое собрание государственной думы. Казаки пишут письмо турецком султану. Азартно размахивают руками и снова спорят. Только собака курит себе потихоньку.

– Смешные вы. Меня тут изуродовали. Быть может, навсегда.

Мне стало стыдно – что я все за себя беспокоюсь. Погладила книжную страничку, на которой красовалось карикатура на Тоника. Интересно, а как народ отнесся к нарядам моих друзей? Небось, удивили они всех своим нездешним видом.

Спохватилась – на столе, перед которым сидел Тоник, лежала какая-то карта. Надо бы глянуть на нее.

Попробовала прием с повторением вопросов. На карте нарисовано озеро и остров на нем. И много стрелок. Ну, прям как на карте Великой отечественной войны. Кто куда пошел и кого победил. Надеюсь, что это был план моего освобождения. И тут чья-то рука размашисто перечеркнула остров большим крестом. Что бы это значило? Тоник и Пиксель с раскрытыми ртами – вопят, не иначе.

Наблюдать за диспутом мне наскучило. Буду тренировать спину, чтоб выдерживала новый вес прически, и тосковать. Сижу себе на самой верхотуре с прямой спиной, как буддист, окрестности рассматриваю. Загораю себе потихоньку и жду последствий переваривания крысы. Заодно говорю сама себе разные комплименты для повышения самооценки. А потом решила наклониться над краем башни и волосы свесила. Не знаю зачем, но было забавно.

Здоровенная чайка вернулась на череп скелета. Смотрела на меня пристально. Словно собиралась нанять на работу.

– Брысь, пернатое!

Не двигается. Рожа противная. Тупая. Кинуться в нее, что ли?

– Ты – сестра той чайки, которую сожрал Сварт? Мстить будешь? Глупая птица – я-то тут причем? Это он во всем виноват!

Птица тяжело спрыгнула с креста и поковыляла ко мне. Вот еще чего вздумала – клеваться, наверное, будет. Или выпросить еды хочет? Не дам. Каша еще осталась. На ужин должно хватить. Каша с ароматом крыс и одним недоеденным крысиным хвостом.

– Лети себе, родная. Рыбу лови. Нам самим жрать нечего. Сама видишь – тут одно железо, а я не ржавчина, чтоб им питаться.

Чайка наклонила голову, прислушиваясь. От скуки я рассказала ей про задумку Сварта.

– Ну и как мне его отговорить? Я передумала. Я не хочу тут жить. Тут природы нет. И разваливается все. А он империю задумал делать. По сути – это ведь кладбище. Кроме покойников никого нет. Наверное, тут все подвалы доверху забиты костями. Разве можно жить на кладбище? Я тоже думаю – нет. А он не понимает. Ему чем мрачнее, тем лучше. И чтоб все боялись. У нас тоже один такой был. Адольфиком звали. Садюга редкостный. Но с империей у него ничего не получилось. Это ни у кого не получается.

– Ты с кем этот ту разговариваешь, – Сварт подозрительно покосился на птицу.