Ульян Гарный - Ни слова правды

Когда вода схлынула, лешие вернулись, повсюду добивая эльфов. Битву длинноухие проиграли. Я побежал к месту, где лежало то, что осталось от Колючего Шара. Три зеленых стола стали бурыми, но свою добычу не отпустили. Голыми руками, скрежеща зубами от злости и боли, я стал разрывать ненавистные путы и вытащил Трегуза. Он явно был не в себе: глаза закатились, изо рта струйкой текла кровь, смешанная со слюной, но грудная клетка ритмично вздымалась, слава богу, жив. Подоспели лешие, каменными топорами разрушили два других кокона, достали Селезня и Леха, положили на землю. Селезень хлопал глазами, но, похоже, не мог пошевелиться, Лех пребывал в тяжелом забытьи. К нам прибежал кто-то из колючих старшин, судя по резному посошку, схватил меня за штанину, дернул за собой. Я понял, что дело срочное, и поспешил за ним.

Прямо на земле лежал фомор, из чудовищной раны на боку текла синяя кровь. Но единственный глаз был открыт и смотрел прямо на меня. Я собрался было остановить кровь, но Фир Болг прервал меня:

– Не надо, Василий, фомору без башни все равно смерть… – И потом, обращаясь уже к лешим: – Вытащите меч и отдайте его русскому витязю. Теперь, закаленный в моей крови он безопасен… больше никогда не будет повиноваться чужой воле. Прощай, Василий, обо мне не печалься: долгая жизнь – красивая смерть… Прими от меня дар – ты теперь подобен Эхаду.

Фир Болг уронил голову на землю и стал меняться и уменьшаться в размерах. Исчез рог, появился второй глаз, левая рука, выросли обе ноги. Он стал таким, каким я его видел в Нави, только черты лица заострились, посуровели. Я закрыл ему глаза…

Я сидел на холме, на котором когда-то стоял Колючий Шар, там, где цвел эльфийский поселок, пылали костры. Самый большой горел, унося в небеса останки фомора. Костер поменьше уничтожал тела Тарнака и других эльфов. Трегуз, Селезень и Лех пришли в себя, окруженные заботой леших. Коней и собак мы разыскали, вернее, они вернулись сами. Меня лешие готовы были носить на руках не только из-за того, что я вернул монжу, но теперь еще и из-за шрама на щеке. После поцелуя зеленого «стола» на моем лице остался знак Велеса, скотьего бога, которому поклонялись лешие, вроде свастики, только лучи без углов.

Прошло всего несколько часов, как утихла битва, я устал, но не мог заснуть. Бродил среди останков еще недавно цветущего поселка и, как ни странно, испытывал грусть. Да, эльфы оказались, мягко говоря, далеки от совершенства, но теперь их нет, нет Колючего Шара, не будет сверкающей сферы из светляков, и это навевало какую-то неземную тоску, которую хотелось выразить в чем-то нематериальном, добавить в мироздание какой-то звук или вздох, оставить недолговечный памятник об исчезнувшем чуде и навсегда ушедшей красоте. И сложилось:

Да, стало совсем темно, надо идти к своим. Шурша опавшей листвой, я вошел в лес и решил пройтись среди притихших деревьев, навсегда обретших покой и свое место под вечным небом.

В лесу несколько леших, с болотными огоньками в руках, водили огромного ежа, мне под стать. Руки и ноги у него были прикованы к длинным цепям, концы которых держали по четверо леших, опасливо поглядывая на свою громадную копию. Суперлеший что-то бормотал под нос, останавливаясь у каждого дерева, тяжело вздыхал, пыхтел как паровоз.

Из темноты ко мне подкатился тот самый старейшина, что позвал меня к умирающему фомору, я, кажется, начал леших понемногу различать.

– Горян? – спросил я.

Мордочка серого лесника засветилась от удовольствия.

– Я, Велесси, я!

За плечами у Горяна была плетеная корзина на веревочных лямках, в ней лежало несколько бурых шаров, похожих на кокосы.

– Это кто у вас, чего бродите? – поинтересовался я.

– Дд наш Монжа! Ты прынс! Змл – нба лечит! [92]

– А в корзине что?

– Стржи, одбуздид нда! [93]

Я уже навострился их понимать, но про стражей не понял, взял один «кокос» рассмотреть поближе и понял, что держу в руках мокрую сушеную голову с длинными волосами и острыми ушами, тут же бросил ее обратно. Ясно – привратники фомора. Ну что ж, прав Горян, сторожить им больше нечего.

– Що два по дцать скт нда! [94]– объяснил Горян.

– А зачем ваш дед в цепях?

– Да кусается, зараза, злится, что лес до такого довели! – Горян показал замотанную чистой тряпицей руку.

Тут я понял, что леший говорит без дурацкого акцента.

– Так ты нормально говорить можешь?! – удивился я.