Сергей Щипанов - По ту сторону

Добс опять умолк, переключившись на выпивку. Убила бы, честное слово, я вся извелась, а он кота за хвост тянет, никак до главного не доберётся.

– Нас, меня и кэпа, Беспощадный отвёз в Буживаль. Там у него дом, не скажу, что очень богатый, но… побольше вашего будет. Там нас и поселили. Обращались неплохо, кормили, давали вина, но, понятное дело, из дома не выпускали. Жак сразу заявил кэпу, что отпустит его за выкуп. Тот сначала ни в какую, но потом видит, по-иному не получится, согласился. Ну, а меня с запиской послали к вам, мэм, вроде нарочного. Деньги, что при мне были, пятнадцать шиллингов, проклятые разбойники сразу отобрали, а больше и взять-то нечего. Вот так, миссис Хоум, я и отправился к вам. Прямиком. Даже дома не побывал – сам-то я из Ливерпуля. Ох, и натерпелся в дороге…

Я заверила, что оплачу все понесённые им дорожные расходы и ещё прибавлю за доставку известия от Роберта. И давай подробно расспрашивать про попавшего в беду супруга.

Ведь так и знала: не кончится добром занятие работорговлей!

У себя, в двадцать первом столетии, я слышала много историй о похищении людей с целью получить выкуп. Не думала, что придётся столкнуться с киднепингом в шестнадцатом веке. Между тем для пирата пленный, за которого можно получить с его родных деньги – ценная добыча. Как для этого Лурье – мой Роберт, жизнь и свободу которого он оценил в пятьсот ливров (что-то около двенадцати английских фунтов).

У меня голова кругом. Где взять деньги? Заложить дом? Продать всё имущество? Что вообще делают в таких ситуациях?

На другой день после визита Добса я собралась и поехала к дяде Ричу.

По моему виду Беркли сразу догадался: что-то случилось.

– С Робертом беда? – спросил он после первых приветствий.

Я кивнула, и тут же – глаза на мокром месте.

– Он в плену, дядя, – сказала я, всхлипывая.

– Фу, ты, господи. Я уж было подумал… Живой, и слава богу! Давай-ка, выкладывай всё.

Подробно рассказала о визите Добса.

– Пятьсот ливров? – переспросил дядя Рич. – Это ещё по-божески… Сколько у тебя есть денег?

– Только восемнадцать шиллингов и одиннадцать пенсов. Что мне делать, дядя Рич? Где взять остальные? Заложить дом?

– Зачем? Я могу ссудить недостающую сумму. Ты правильно сделала, что обратилась ко мне, племяшка. А с ростовщиками не вздумай связываться – это сущие кровопийцы.

Я бросилась ему на шею.

– Спасибо, дядя Рич! У меня камень с души… Только возьмите что-нибудь в залог. Вот здесь ожерелье, что привёз Роберт…

Полезла в ридикюль за жемчугом, подарком мужа.

– Не надо! – остановил меня дядя Рич. – Оставь у себя.

– Но, как же…

– Главное – освободить Роберта, а там видно будет.

– Спасибо, дядя Рич. Не знаю, что бы делала без вас.

– Погоди благодарить. Вот вызволим твоего муженька, тогда… Кстати, когда ты хочешь ехать? Знаешь, что – я с тобой.

– Со мной? Во Францию?

– Ну, конечно!

О такой услуге я и мечтать не могла. Замечательно: есть на кого опереться, а то ехать одной, в незнакомую страну…

Сборы были недолгими. Через два дня я и дядя Рич в сопровождении двух слуг катили в повозке в сторону Дувра.

Немного на земле мест, о которых знают все, и которые мечтает посетить каждый. Одно из них – Париж, город любви и красоты, город-праздник. Недаром французы называют его столицей мира.

И я когда-то грезила Парижем.

Моя мечта исполнилась: увидела французскую столицу своими глазами. Без Эйфелевой башни, зато с целёхонькой Бастилией.

Дядя Рич запасся рекомендательными письмами от своих друзей к их парижским знакомым, которые могли быть полезны в контактах с Лурье, но просить у них гостеприимства счёл неудобным. Мы остановились на постоялом дворе на улице Руе Монторгуейль, носящем гордое звание гостиницы.

Я попала в Париж, но другой – совершенно не похожий на «город вечного праздника». Париж эпохи между временами «Проклятых королей» Дрюона и «Трёх мушкетёров» Дюма. Увидела и остров Сите с Собором Парижской Богоматери, и Еврейский остров, на котором в четырнадцатом веке сожгли Жака де Моле, великого магистра ордена тамплиеров; слышала звон колоколов церкви Сен-Жак-ла-Бушери с её пятидесятиметровой колокольней; полюбовалась «вживую» Бастилией.

Мрачноватым показался мне «город любви и красоты», над которым незримо витал пепел сожжённых на Гревской площади еретиков. И были свежи ещё воспоминания о Варфоломеевской ночи – событий десятилетней давности. Тяжёлая готика храмов, будто нависающих над узкими кривыми улочками, давила. И не запах фиалок – вонь гниющих отбросов подавляла все прочие ароматы. В этом отношении Париж ничем не отличался от любого другого города, из числа посещённых мною за время странствий по средневековой Европе.