Михаил Ремер - Спасти Москву

Приноровившийся к местному быту, Булыцкий уже пообвыкся и к жесткому топчану, заменившему кровать, и к вечному холоду кельи, и к местам отхожим. И уже какими-то излишествами казались ему теперь теплые кровати с толстенными матрасами да прочие когда-то такие необходимые, а теперь вдруг ставшие бесполезными штуки. Хотя отсутствие других привычных в той жизни опций, напротив, обострило ощущение дискомфорта; будь то бумага туалетная, паста зубная, ножнички маникюрные (так оно получилось, что еще до путешествия во времени физиономии позволял иной раз он зарасти, а вот за ногтями следил: холил, ухаживал) и прочие, вроде незаметные, но, как оказалось, такие необходимые вещи. Вот и маялся он, и так и сяк раздумывая, как бы с пастой зубной приладиться. Хотя тут ясно более или менее было: порошок зубной. Осталось только понять, где известняка набрать, как научиться толочь его в пыль. Так, чтобы зубы чистить, но не повреждать.

– Здоров будь, чужеродец! – в келью, откашливаясь и рыча, как медведь, вошел Милован. – Как оно со старцем погутарили?

– Чего шумишь? – погруженный в мысли свои, пенсионер аж подскочил на месте.

– Со старцем, спрашиваю, о чем речь держал?

– Поверил он мне.

– Дело, – довольно кивнул тот. – Я вот тоже за пустобреха не держу тебя, – скидывая суму, продолжал Милован.

– На охоте, что ли, был? – увидав торчавшие из-под грубой материи кроличьи лапки, поинтересовался пенсионер.

– Не обессудь, – развел руками тот. – Мне плоть, что воздух вольный, а у Сергия и не дождешься.

– А молитвы как твои? За спасение души просишь и тут же кровь льешь.

– Я прошлые грешки поперву отмаливаю. Даст Бог, – как обычно зашелся он в натужном своем кашле, – и до нынешних очередь дойдет.

– Ты о нем подумал только, а он уже в прошлом.

– Чего? – от неожиданности аж поперхнулся Милован.

– Грехи совершенные, говаривают, – старик задумчиво почесал отросшую за это время бороду, – не одними молитвами смиренными умягчаются.

– А чем еще? – подсаживаясь рядом, поинтересовался Милован.

– Делами добрыми, да помыслами ладными, да любовью.

– О чем ты?

– Бабу завел бы! Детишек растил. Удалой да рукастый, чего телишься?!

– Придет время, заведу, – насупился тот в ответ. – Расскажи про Тохтамыша лучше, – зашелся тот в кашле натужном своем. – Как он на Москву пошел?

– А на что оно тебе?

– Да так, – развел руками тот. – Не хочешь, так и как знаешь, – закашлявшись, поднялся на ноги тот.

– Да сиди ты, – остановил его преподаватель. – Ишь, разобиделся.

Князь Дмитрий подвиг великий совершит на сече Куликовской. Русь от податей освободит да дело продолжит Калиты Ивана. Да вот ордынцам это пуще обиды великой будет. Вот и задумает хан новый ордынский Тохтамыш подвиг великий совершить да сил набраться, чтобы против покровителя своего Тимура меч поднять. На Московию пойдет, чтобы золота захватить и дань снова с княжества получать. И Москву не силой, не измором, но хитростью возьмет. А все почему так произойдет? Да потому, что как горох князья русские. Себе на уме каждый: дунул – да и рассыпались кто куда. Нет чтобы в кулак всем собраться, чтобы ни одна плеть не перешибла. А так нижегородский князь да князь рязанский предадут князя да Тохтамышу подходы тайные покажут.

– Так небось не просто так, – возразил Милован, внимательно слушавший рассказ. – Оно, конечно, великое княжество, ничего не скажу, да только своя мошна [38]к телу ближе.

– О чем это ты сейчас?

– А того, что свои города спасти князям важнее, чем о других печься. Пусть бы даже и дружину свою дать, все лучше, чем потерять в сече, да вместе с наделом своим.

– Да ты, смотрю, сведущ в делах военных.

– С мое потеряешь да проживешь, не то узнаешь, – проворчал в бороду его собеседник.

– Прости.

– Бог простит, – Милован поднялся на ноги и, вытряхнув тушку кролика, принялся не торопясь кромсать ее на части, забрасывая в чугунок да заливая водой. – Вот ты знаешь все, да все видишь. А ты будь князем, что бы делал?

– Да какой из меня князь?

– Ты отвечай, – прокашлялся в ответ тот.

– Я бы… чеснока побольше выковал бы против конницы татарской.

– Дело, – довольно хмыкнул в ответ тот.

– Да самострелов повелел побольше бы наделать, да в город дружину созвал, да питие запретил бы под страхом живот потерять.

– А питие тут при чем? Тут страх вон какой, как тут меда не выпить-то? А ты «запретить»!

– Так мед пить люд начнет из погребов зажиточных, как Тохтамыш придет. Да так упьются, что бабы мужиков волоком на стены потащат, а кто и сами в руки луки да самострелы возьмут.