Михаил Ремер - Спасти Москву

– Ты, старче, уж больно вещи мудреные говоришь; мне так и не все понять, а куда серости тебя услышать?

– А зачем слушать? Тут сердцем чувствовать надо; ибо через него Бог поучает. Сердцем да с молитвой в устах, чтобы грешного Бог на путь верный наставлял. На то и пастыри даются, чтобы слово Божье в мир нести да от беды отводить; земли чтобы возделывать, на которых всходы потом пойдут.

– Так землю худую как ни возделывай, все недород будет, – чувствуя, что разговор плавно так сам собой выходит на нужную ему тему, оживился Николай Сергеевич.

– Так что, по-твоему, и не браться? По словам твоим так и сдается, что битву мы свою проиграем в грядущем твоем.

– Землю, чтобы плод дала, сдобрить надо бы. А для того и обучать пастырей надобно: как распознать, что в землю вложить надо, чтобы урожай богатый получить. А для того у латинян и университеты завелись уже, где сызмальства обучаются, как слово нести, да так, чтобы понимали их, даже если ни сердцем, ни умишком не удались, – завернул Булыцкий.

– Как так? – искренне поразился Сергий. – Где видано, чтобы скопом учили науке великой?! Пока сердце по-настоящему не откроешь, обетами строгими пока душу не вычистишь, молитвами смиренными пока до Бога не дойдешь, через уединение смиренное не пройдешь покуда, Творца не познать ни в век! А не познав, и других поучать нечего!

– Так-то оно так, да знаешь, сколько меди пустозвенящей после тебя будет?! Глазами в облаках, да стопами в трясине! А ведь и за такими пойдут серые. Еще и хоругви подымут! Еще и во имя Господа объявят! А почему все? Да потому, что неграмотный люд! Куда там до науки Божьей, если и считать толком-то не умеют? Вон, для Тимохи и то дело чудное – не по пальцам да веточкам считать, а иначе как-то!

– Ты язык попридержи, чужеродец!

– Так сам же и сказ спрашивал про грядущее! Так теперь нос не вороти! К кресту и святые потянутся, и пустобрехи. А как их различить? Разве что ты, да такие, как ты. Только вас всех на всю Русь – во! – Булыцкий растопырил перед носом старца пять пальцев. – А пустобрехов – пруд пруди! А как простому люду различить? Да никак! Вот и идут за кем ни попадя. Латиняне – те так сразу поняли, а поняв, опередили! Это потом уже я учить буду мальцов о том, что почти все, да не на земле русской взрощено было!

– Латиняне, говоришь, ловчее, – насупился схимник.

– То и говорю, – чуть успокоился разошедшийся преподаватель. – Что и жить они нас учить будут, и кормить, и одевать.

– И потому все, что университетами у них шибче было?

– Да не по университетам, а по знанию, что в них получают.

– Ох и лукавишь ты, чужеродец!

– Вот послушай меня. Ты в обители в своей чем занимаешься? Добро сеешь да примером своим жизни других поучаешь. А мудрости своей где набрался? Да жизнь научила, и слава Богу! А сколько таких, как ты? Так я по пальцам и переберу! Так тебя мудрости жизнь научила, а кого и нет. Это добро, если других учить ты берешься да примером своим свет в мир несешь. А что, мало тех, кто по незнанию своему других ереси поучать начинают?

– Так и что, с университетами твоими меньше таких будет?

– Праведных да прилежных больше. Сызмальства отроки начнут науки постигать Божьи, да не сами по себе, но под присмотром старцев праведных с тропы не сойдут богоугодной! Все как один! В кулаке надежном! – Для пущей убедительности Булыцкий потряс в воздухе кулаком. – А потом такие и пойдут в мир слово Божье да науку нести! Один, кто в науке прилежен, потом и других поучать будет. А те – еще кого-то. Как вода в реке камни да берега стачивает, так и свет наук берега незнания да серости подточит. Чем плохо?!

Закрыв глаза, Сергий замолчал, обдумывая услышанное. Долго молчал, не находя что сказать. Затем, словно бы резко выведенный из сна, вздрогнул и, глядя в упор на Булыцкого, негромко отвечал:

– Вот что скажу я тебе, чужеродец: ты хоть и нелепицы городишь, да чует сердце, не во зло ты все это. В сердце твоем и боль настоящая, и пламя живое. Нет мочи не верить тебе. Будет тут князь вскоре, тут вы и посмотрите друг другу в глаза. А я помолюсь да слово свое замолвлю за тебя.

– Спасибо тебе, Сергий! – Булыцкий с благодарностью поклонился.

– А теперь ступай, – негромко закончил. – Много вещей чудных услыхал я от тебя. Дай Бог, чтобы все оно сложилось. Ступай, – повторил он замешкавшемуся Булыцкому. – Братия уж скоро соберется.

Снова взбушевала кровь у Булыцкого. Невмоготу ему стало, едва добро от старца получил. Кипучая энергия затребовала немедленного выплеска, и пенсионер уже начал носиться по обители, высматривая – а где бы ему сладить класс учебный, учеников рассадить как ловчее, а еще бы спортивную площадку, так, чтобы любимому футболу мальцов учить да тягу к спорту прививать сызмальства. Поосторожнее только быть. Вон не выдержал Милован да поведал Сергию и о фотке супруги, и о лекарствах чудных (еще два раза рискнул он микстуру принять, да оба раза потом с брюхом маялся, хоть и не так сильно, как впервые. Так Милован сам же старцу и рассказал, что легче стало да кашель окаянный уж и не душит так, как прежде). И если с лекарствами обошлось, то с карточкой все сложнее получилось. Прогневался Радонежский Сергий тем, душу что держат усопшей взаперти. Ох как прогневался, хоть и виду не показать старался, да Булыцкий уже и сам научился различать, в каком тот настроении. Долго потом говорили на тему эту, да в конечном итоге порешили, что в церковь снести надо, раз усопшая, да за иконостасом схоронить. Сергий пока молитвами будет душе рабы Божьей помогать, а дальше и решат, что делать с ней.