Игорь Пиляев - Земля изначальная. Начало пути

– Третьи сутки тебя дожидаюсь.

– Не просветишь, по какому поводу дожидаешься-то? Я полагаю, ждать от тебя ответов на свои вопросы не стоит?

– Мудрость степи и свет Гойтосира [188] Гойтосир – бог Солнца, коней и коневодства у скифов, аналог греческого Аполлона. даст ответы на все твои вопросы, великий воин и рождающийся маг. Я же пришел сказать тебе, паралат, одно – готовься к бою. Готовься встретить настоявшего соперника, не менее великого, чем ты сам. Он уже ищет этой встречи, и она неминуемо произойдет.

– Воин – ладно, а маг-то здесь при чем?

– Ты еще не постиг науку использования магической маны [189] Мана – магическая первозданная энергия. , да и предельно мало ее в вашем мире. Но ты уже вступил на тропу мага, научившись преобразовывать свое тело и душу. Твои силы еще ничтожны, но воля крепка. Проси помощи у Апи [190] Апи – скифское божество, олицетворявшее воду и нижний мир, аналог греческой Геи. , и Таргитай [191] Таргитай – первочеловек, культурный герой, олицетворение огня у скифов, аналог греческого Геракла. дарует тебе победу.

– И кто же этот мой воображаемый спарринг-партнер?

– Это существо древнее. Не настолько древнее, как ты, конечно, но оно не спало веками и оттачивало свой жестокий разум и волю.

– Уж не о суфи ли ты речь свою ведешь? Так с ним я уже встречался. Надо признать, еле ноги унес, несмотря на свое всеобъемлющее величие. И второй раз встречаться не имею ни малейшего желания.

– У него много разных имен. Но встреча ваша неизбежна, как неизбежна встреча вод степной реки с солеными берегами моря.

– И это все, что ты хотел мне сообщить, Октомас?

– Нет, не все. Смотри сюда.

Скиф неуловимым движением левой руки выхватил из травы короткий лук. Правая уже накладывала на тетиву хорошо сбалансированную стрелу с бронзовым тончайшим наконечником. Все движения были настолько молниеносны и отточены ежедневными упражнениями, что Стас практически не уловил момента прицеливания и самого выстрела. Только тонко запела тетива, и в уши ударил свист рассекаемого стрелой воздуха. Где-то в высоте парила точка, в которой с огромным трудом можно было распознать степного орла, и именно к нему мчался, неся смерть, кусок отточенной древесины.

Через несколько секунд точка сорвалась со своей парящей орбиты и начала падать вниз. Падать не камнем в атаке на добычу, а камнем безжизненного мертвого тела. Кудлатый пес, выскочивший из высокой травы, помчался в поле, и короткий лай возвестил о том, что поверженный орел найден.

Стас держал в руках большую гордую птицу, такого же хищника, как он сам, как и тот, кто нанес ей смертельный удар. Тонкая стрела пробила навылет глаз орла с расстояния не менее ста метров, и Стас с удивлением рассматривал пораженную цель.

– Хороший выстрел, Октомас. Но птица-то при чем? Ее ведь даже не пожаришь. Перо разве что, – Стас выдернул серое переливчатое перо из крыла орла и задумчиво рассматривал его.

– Великий воин поражает цель, не целясь, и убивает, не задумываясь.

Его степной предок, живший три тысячи лет назад, сидел у костра в позе лотоса, и легкий дым от едва тлеющих углей начал размывать резко очерченные скулы и крючковатый, похожий на клюв сбитой птицы нос. Запах полыни и легкий шум степного ковыля еще долго слышались Стасу.

Он лежал в своей кровати меж двух прекрасных обнаженных девичьих тел. Шелковистая кожа Сашкиного предплечья напоминала на ощупь степной ковыль, а запах Надиной руки отдавал горечью полыни и мяты. «Стрелять, не целясь, убивать, не задумываясь», – вспомнились слова скифа. Может, в его время в них и крылась сермяжная правда дикой степи. А может, это актуально и сейчас, ведь налет цивилизации быстро опадает шелухой в экстремальных условиях, обнажая человеческую натуру. Натуру хищника и зверя. А философские понятия добра и зла остаются в том, другом, и уже недоступном мире. Да и кто способен точно определить грань между добром и злом, правдой и ложью, ненавистью и любовью?

Завывания ветра за окном подтверждали его худшие опасения, и, стараясь не потревожить сон девушек, Стас тихонько встал с кровати. Открыв балконную дверь, поежился. Не от холода, а от ощущений, еще оставшихся в памяти тела. Перенесенная его волей сосна яростно хлестала ветками по перилам балкона, сбрасывая с себя остатки засыхающей хвои. Снег валил сплошной стеной, время от времени сменяясь мощными зарядами, впивающимися тысячами иголок в его обнаженную грудь.