Наталия Нестерова - Некромант. Присяга

Я понимала, что думает доктор Белкина. Я ей как пациент не нравилась. Как подруга она понимала, что я приду в себя только дома, возле деда Гоши, и в дорогой редакции. Также она понимала, что может отлично долечить меня дома сама. И еще она понимала, что у меня внутри что-то не так, а это для врачей со времен Гиппократа и Авиценны тревожный сигнал, в том числе и сигнал к тому, чтобы не выпущать, а присматривать.

И Таня была права. Аргументации, зачем жить, отчего-то не возникало. Я автоматически вспоминала Ларочку, Соколова с его утрамбованным под гимном Советского Союза даром (пришло время моего наставничества?), дорогую редакцию, моих клиентов, многие из которых постоянно нуждались в работе экстрасенса над их ошибками… и никак не могла почувствовать, за что же цепляться. За что. За кого.

За что.

За кого…

Хотя каждая из этих зацепок была достойной, но… иногда долга и осознания того, что будет правильно и хорошо, недостаточно. Что-то должно задеть тебя изнутри, за самую чувствительную жилку твоей натуры, за глубинное эгоистическое «я», и вытащить на свет. Чтобы все эти прекрасные понятия заработали.

Надо было захотеть жить. Активно захотеть.

В конечном счете… Танька нашла Мерлина, у Ларри была Катя, и я думала, что он выпадет из тусовки после рождения малыша. Так случалось в девяноста пяти процентах случаев. Чед… Если убрать Таню и Ваську, что останется между мной и Чедом?… Или он в конце концов наестся своей абсолютно свободной жизнью и решит, что теперь мы можем быть вместе… а мы можем?… нет, я его люблю, очень, но, например, когда он уехал с Майей, это не было нестерпимо больно, хотя оказалось и не слишком приятно. Любовь диагностируется наличием ревности? Или чем-то другим?

Короче, если подумать, мир не пострадает, если меня больше не будет.

Мама и брат унаследуют однушку на северо-западе Москвы…

А если меня не станет как экстрасенса, то тем более мир не пострадает. Кому какое дело?

Я подозревала, что даже после полного восстановления мой Дар теперь будет намного слабее. Я ведь использовала чернокнижные знаки, чернокнижный ритуал, призывая Касиза. Такие вещи не остаются безнаказанными. Как в свое время мне было трудно с пробуждением Дара, так сейчас было невыносимо трудно с его угасанием.

Я не верила в легкость бытия, которое снова может вернуться ко мне. И думала, что всю свою последующую жизнь буду мерить по шкале этой майской недели.

Пропорции выходили неутешительными…

И я никак не могла порадоваться. Хотя бы победе, хотя бы жизни. Маю, сирени.

Эмоции стали сложными, если раньше они текли легко, как вода, то сейчас замерли водоворотами остывшей смолы.

Поэтому когда в пятницу Татьяна отвезла меня домой… по моей просьбе ничего не сказав ребятам, я просто добралась до кушетки на моей любимой кухне и заснула. Мне ничего не хотелось делать, обдумывать, решать – я просто хотела спать у себя дома, на своей кровати и столько часов, сколько пожелаю, не подчиняясь больничному распорядку с его сверхранними кровавыми и фекальными процедурами.

И уже утро субботы началось совсем по-другому.

Я выспалась.

У меня нормализовалась температура.

Я находилась дома.

И медленно-медленно просыпалась, изучая пальцами свои ребра под одеялом. Интересно…

Встала, вытолкала на середину кухни весы. 41,2. Позорище какое!

Дотащилась до зеркала в ванной.

Ух ты!

Синяки сошли не все; лицо еще был заметно асимметричным. Шикарные фингалы под глазами, царапины. Почти от макушки и до середины лба идет шов – вокруг него выбрито. Ох, красава… ладно, я давно собиралась поэкспериментировать с ежиком.

Хотелось вымыться. Я заглянула в ванну. Слой какой-то жирной грязи. На кухне обнаружился филиал военно-полевого госпиталя – обертки от пластыря и повязок, баночки, дезинфицирующие растворы и присыпки. Класс. По углам изуродованная грязная одежда в ассортименте (Женька и Васька тоже добавили после землетрясения). Слои пыли от установки новой двери, какие-то детали от ее упаковки, пол затоптан, как будто это не квартира, а гараж.

Ну-с… в такой обстановочке ванна (кстати, категорически Танькой воспрещенная) не поможет. Мне будет невкусно. А потому – потихоньку, полегоньку…

Человека реставрирует и заряжает только труд. Если нет сил или возможностей к сложному труду – избирайте простой. Труд врачует душевные раны и позволяет очистить сознание; в общем, как говорила бабушка, если не знаешь, что делать, разбери пару ящиков комода. И решение придет.