Михаил Ремер - Тайны митрополита

Тут понял трудовик, что и ответить-то нечем; прав князь на все сто процентов. А раз так, то, помолившись, на эксперимент дерзкий решился. Ведь не остановится пенсионер на пушках, но дальше пойдет. Вон уже механизмы кое-какие прорисовывались, в делах нужные. А тут уже чугуном не отделаться было. Сталь нужна. А раз так, то и решил Булыцкий рискнуть: один ствол – из железа, другой – чугунный. Жару, конечно, если хватит в домне-то, да знаний скудных в металлургии! А там – как Бог даст.

Печь росла медленно; долго из земли поднимали, да наконец-то осилили. Еще какое-то время дали на то, чтобы постояла, да на морозе вода лишняя выветрилась, а там и решили: пора. К тому времени и углежоги [100] Углежог – на Руси человек, занимающийся производством древесного угля. Древесный уголь активно использовался в производстве металлов вплоть до XVIII века. постарались, угля наготовив, и кузнецы крицы собрали с окрестностей, и Булыцкий с Никодимом заготовок под отливку чушек кричных наготовили. Так, чтобы на переплавку их следом же и запустить; ведь не терпелось преподавателю за предыдущую неудачу с тюфяком реабилитироваться в княжьих глазах. И пусть, – а он почти уверен был, – первый блин комом пойдет, а все равно хоть князю да мастеровым новую технологию показать, да хоть что-то, но отлить из металла. Дальше умельцам и карты в руки. Рукастые да смекалистые доведут до ума.

Недели за две до испытаний начал Николай Сергеевич осторожно растапливать огонь в домне. Прогреть чтобы, просушить да проверить; а все ли в порядке. Может, просчитался где? Может, не так чего. Но, слава Богу, вроде ладно все было. Так что уже за день до испытаний загасили огонь, с самого обеда, давая конструкции остыть, да подтаскивать начали заготовленные впрок уголь с крицей. Вот только Николай Сергеевич, до хрипоты наоравшись в предыдущие дни, таки свалился с горячкой. И до того колотить его начало, что ни ходить, ни сидеть, а лишь пластом лежать мог, под оханья и аханья домочадцев. Уже вон и Киприан, во все золотое выряженный, явился; все, по обыкновению своему, путями окольными выведывая да выспрашивая: как, мол, здоровие, исповедаться, мол, не желаете. Мож, груз какой с души снять, а то – не дай Бог чего. В конце, благословив, обещал молебен за здравие раба Божьего Николая учинить. И, лишь только ушел владыка, Никодим зло прошипел:

– У, лис! К отпеванию готовится. Ох, видать, Никола, не люб ты ему!

– Я, что ли, баба, люб чтобы быть? – проскрипел в ответ пришелец. А про себя, честно сказать, уже и сам начал прощения просить, да камни из сумы своей выкидывать пытаться. Ведь надо же случиться такому было, чтобы именно сейчас слова Милована в памяти всплыли-то?!

А ведь и впрямь худо было. Так, что уже и не надеялся к завтрему встать на ноги, да поучать начал: как лавку вынести, да как поставить, чтобы видно все было; ну никак нельзя было, чтобы без него все протекло. Вот тут и Сергий Радонежский, как беду почувствовав, пожаловал. А с ним – долгожданные пацаны, и Ждан, и Тверд, бледный мертвецки, с рукой, почти по плечо самое отсеченной. Радонежский, прибыв в Москву, да после дел своих всех да встреч – разом к пенсионеру.

– Мир в дом ваш, – с порога приветствовал он хозяев.

– Дня бодрого, отче, – завидев гостя, разом поклонились ему те. – Благослови на дела добрые.

– Благословляю. – Осенив знамением каждого, старец подошел к лавке, на которой, нахохлившись, полусидел-полулежал пенсионер.

– Прости, – извиняясь, развел руками Николай Сергеевич. – Встать не могу да приветствовать, как подобает. Вертит всего, сил нету; вон пол с потолком пляски пляшут… С чего хворь такая вдруг… Тверд, что ли, от того, что прибыл, – невесело усмехнулся пенсионер. – Смерть как Алену брать не хочу.

– Все попусту, – улыбнулся Сергий. – Человек предполагает, Бог – располагает. Его на все воля, но не людская. Поживете, да слюбится. Ты, Никола, ляг, – снова улыбнулся гость, подходя к лавке и мягко укладывая пожилого человека. – Все, Никола, неймется тебе. Все успеть хочешь, за все душою горишь, сердцем всем радеешь. Оно как кто иной, так и коптит себе помаленьку. Вот и выходит так, что, как пень гнилой, истлел, да ни тепла, ни толку с того никакого. Что была людина, а что и не было; все попусту. А ты – нет. Ты, Никола, – горишь. Пылаешь ты, да так, что и тем, рядом кто, тепло становится. Всех вокруг согреваешь, всем вокруг судьбы меняешь. Вот и сгорел. Вон хозяйка появится, и легче станет. А пока ты, Никола, отдохни. Просто полежи, а я помолюсь за душу твою буйную.