Николай Берг - Лёха

– Стреляют?

– И стреляют. А еще в конвоирах был такой молокосос – вот тот штыком порол. Нравилось ему.

– Он сейчас в конвое, этот сопляк? – почему-то заинтересовался артиллерист Середа.

– Не. Конвой уже дважды менялся. Но все равно: упал и встать не можешь – значит, конец.

– Понятно, в голову колонны вставать лучше. Тогда сам темп задашь, как идти, – прикинул Семенов.

– Оно конечно. Только вот замятня была позавчера – один конвойный два пальца показал, когда строились мы после ночевки, а другой – баяли, кто видел – три. Наши и замешкались – по двое строиться или по трое. А германцы вроде как рассердились на такую непонятливость – и из автоматов… да прямо по живым людям. Смеялись потом. Они вообще веселые. Понятно, верх-то ихний.

Тут шепот прервался чем-то непонятным у закрытых ворот амбара. Вроде как кто-то из пленных начал в них стучать, а кто-то тут же настучал ему самому по зубам и прекратил шум. Звук, во всяком случае, показался Семенову именно таким.

– А, вот еще запамятовал, такой же олух в первую ночь – мы тоже в сарае каком-то заперты были на ночь, – так вот городской какой-то тилигент стал до ветру проситься, в дверку стучать, чтоб выпустили опорожниться. Дескать, не может он так, не по-человечески: гадить, где люди спят.

– И что потом? – уже предполагая ответ, все же спросил Семенов.

– А стрельнули через дверь – и всех делов. Ему в живот, да еще пару человеков зацепили. Сходил до ветру…

– Ясно. Ну держи воду, – великодушно сказал Семенов.

Картина, в общем, стала ясной. И потому особенно жуткой. Послушал, как рядом невидимый сосед жадно забулькал из бутылки. Шепнул в ухо сопевшему Жанаеву:

– Что скажешь?

– Бечь нада, пока в силе. А то хана, – отозвался так же тихо тот.

Семенов согласно кивнул, сообразив тут же, что его жест никто не углядит. В вонючем нутре амбара темно было, словно у негра в желудке, как деликатно говаривал покойный взводный.

Проснулся Леха оттого, что кто-то на него наступил, прямо на руку. Вскинулся, продрал глаза. Сначала не понял, где находится. Потом вспомнил и чуть не застонал от досады – кошмар наяву продолжался. Ворота были раскрыты, что-то рявкали снаружи нетерпеливые немецкие голоса, а пленная публика поспешно выкатывалась из загаженного помещения. Семенов был рядом – вместе с азиатом они помогали худощавому мужичку взгромоздить на спину такого же неказистого красноармейца с пухло обмотанной тряпками ступней. Из тряпок неестественно торчали отекшие синие пальцы с кровяными потеками, и Леха почувствовал приступ дурноты. Раненый тихонько, деликатно постанывал, пока его кантовали. Видно было, что ему очень больно, но он изо всех сил сдерживается. Потом навьюченный мужичишко прохрипел: «Спасибо, братцы!» – и тяжело пошагал на выход. Поспешил и Семенов, подгоняя своих спутников. Но вышли все-таки не последними, быстро встали в строившуюся колонну – и Леха, и Жанаев, и вчерашний артиллерист, предпочитавший держаться теперь вместе с ними.

Конвоиры покрикивали, ругались, наконец из амбара, поторапливаясь, вышли последние военнопленные и туда шагнул, заранее морща нос, немец в каске. Грохнула пара выстрелов, и фриц тоже поспешно вышел, закидывая автомат на плечо. Слева от Лехи оказался незнакомый долговязый парень, одетый в гражданскую одежду и почему-то босой, справа встал Семенов, Жанаев и Середа оказались в задней шеренге. Постояли недолго и тронулись.

Идти в самопальных опорках оказалось не слишком тяжело, и потому первые километры отшагались незаметно. За вчерашний день Леха вымотался, но то, что поспал, позволило восстановиться, только бока побаливали от лежанья на голой земле. Колонна шла медленно, и потому Леха вертел головой, глядя вокруг. Там было на что посмотреть – видимо, эта дорога была стратегически важной и потому, в отличие от тех дорожек, где ходил попаданец до сегодняшнего дня, следов боев на ней хватало. Да еще каких следов! Сначала колонна пленных шла довольно долго вдоль стоящих на обочине наших тракторов с тяжелыми пушками на прицепе. Почему эту технику так бросили в исправном виде – оставалось только гадать. А через пару километров потянуло гарью, и Леха увидел разломанную, перевернутую и частью сгоревшую немецкую технику, в гуще которой малозаметно стоял учинивший все это безобразие советский Т-26 с открытыми люками. Около раздолбанного гробообразного полугусеничного бронетранспортера «Ганомаг» возились несколько немцев, снимавших с него передние резиновые колеса. Вид у них при этом был какой-то вороватый, словно во дворе с чужого авто диски тырят.