Николай Берг - Лёха

Семенов кивнул.

– Так вот, смотри! – сказал собеседник и дал в руки пачку листков разного размера.

Такие Семенову уже попадались, просто сразу столько и так много разных не было. Видно, коренастый и его компания постарались, собирая все листовки, которыми немцы посыпали советские войска. Лежащая сверху и впрямь инструктировала просто и доходчиво как надо сдаваться в германский плен, надо только громко крикнуть: «Штык в землю!», «Сталин капут!» – и с поднятыми руками выйти к германским военнослужащим. Одна такая листовка была пропуском для любого числа сдающихся. Хоть целым полком иди. Обещалось хорошее обращение со всеми пленными и особенно хорошее для тех, кто сдастся добровольно и без сопротивления. Таким письменно обещались работа по специальности, усиленное питание и много всякого хорошего.

– Ты читай-читай, просвещайся, колхозный. Авось и поумнеешь. Немцы – культурные, цивилизованные люди, арийцы. Они если пообещали – то выполнят все до копеечки, люди чести, не коммуняки драные, – торжественно и громко сказал квадратномордый.

Окружающие группку пленные отреагировали по-разному. Кто и не повернулся даже, а сидевший поодаль сержант-танкист в прогоревшем дырами комбезе негромко, но зло сказал, как плюнул:

– Громче старайся – глядишь, и дадут тебе немецкий башмак поцеловать, гнида. Задницу свою лизать не дадут, конечно, рожей ты не вышел, но башмак, может, и дозволят почеломкать. Будет тебе праздник на всю жизнь! Детям будешь хвастать. И внукам. Если доживешь.

– Ну ты, наглый, как колымский пидорас! – вскипел моментально квадратномордый, порываясь встать, но как-то не слишком настойчиво.

– Тебе виднее, я с пидорасами не общался, – еще более зло, но так же внятно сказал танкист.

– Сядь и заткнись! – одернул соседа коренастый, словно бы испугавшийся его порыва.

К удивлению Семенова, кипевший праведной яростью хам тут же утих. Коренастый запоминающе поглядел на танкиста, тот ответил тем же. Тогда коренастый сказал уверенно:

– Это мы еще посмотрим, кто немецкие башмаки целовать будет. А мы жидовскую власть и жидов защищать не намерены, пусть жидовня дураков в другом месте ищет. И потому нам немецкие солдаты руки пожали как равным. А вот таким, кто на Сталина с жидами надышаться не может, – тем немцы скоро устроят праздник.

– Ишь как, даже поручкались… не побрезговали, значит? – оскалил зубы сержант-танкист.

– Ты зубы-то спрячь, не люблю я, когда зубы скалят, – огрызнулся коренастый. И, видя, что многие пленные смотрят на их перепалку, сказал погромче: – Да, когда мы сдавались в плен, немецкие военнослужащие нам пожали руки! Как равным! Это большевики рукопожатия отменяли. А наши освободители нас за людей держат и понимают! Они настоящие мужчины! Не этой жидовне чета! Я себя давно человеком не чувствовал под гнетом большевиков, а теперь я – Широпаев – человек! Настоящий русский человек Свободной Руси!

– Король Свободной Руси Широпаев Первый! Кланяйтесь, пока не поздно, а то завтра погонят нас как скотину, не успеете порадоваться. Тебя-то небось сразу в Москву, короновать, а? – иронично заметил танкист.

– Москва? Жидотатарский город, к черту ее снести надо! Ничего русского там нету. Один вред от Москвы всем русским! Исконная Русь – это Новгород Великий, а вся остальная Рассея – это азиатчина, – уверенно ответил коренастый.

Спорщик-танкист очень сильно удивился. Сидел, удивленно покачивал головой. Семенов тоже не вполне понял, о чем речь. С чего это Кострома, Ярославль или, к примеру, Вятка – жидовская татарщина?

– Чушь! Киев – мать городов русских. Там – Русь! А все остальное – это нерусь! – так же убежденно заявил квадратномордый и надулся от гордости.

Тотчас отозвался сидевший рядом с ним кривоногий мужичок, заявивший, что Киев – самое жидовское гнездо и есть. А если уж смотреть Русь – так это там, где мы, казаки: на югах! И если б не жиды с Троцким, то корню б казацкому перевода бы не случилось.

– Ты ж говорил, что казаки не русские? – удивился коренастый.

– А что, хохлы – русские, что ли? – ответно изумился кривоногий.

Тут возмутился тот, с квадратной мордой.

Спор, возможно, и продолжился бы, но на шум обратил внимание немец, сидевший за пулеметом, и ему это не понравилось. Он негромко, но увесисто прикрикнул:

– Ruhe! [38]

Что он сказал, было непонятно, но сейчас же все спорщики притихли. Только неугомонный танкист негромко, но ядовито припечатал:

– Ишь, судьбы страны уже порешали, свободные люди, а стоило немецкому ефрейтору прикрикнуть – сразу языки в задницы засунули, храбрецы освобожденные!