Николай Берг - Лёха

– Ты есть оглох, Стецько? А ну шнелль, живо подай товарищу красноармейцу его винтовку цурюк!

Если б меня обухом приложили, наверное, и то не так было бы. Звон в голове возник какой-то. Ноги ватные стали, руки чужие. Я поворотился к немцу и сначала увидел дырку пистолетного дула – мне в лоб. Или в живот? Не понять, во всего меня этот ствол нацелен, вот сколько меня есть – так всюду и нацелен. Потом еще и штык. И этих. Немцев…

– Что, Стецько? Тебе есть шанс дали. Теперь все, аллес – гейт форбай: поздно, – усмехнулся мне офицер. Говорил он вроде по-русски, вполне себе четко… А как и не по-русски… Да и лицо… И вообще все… Господи боже мой, что это? Это, значит, они… они не… не немцы?! Не немцы, а… наши, то есть красные? Или немцы?

С плеч у меня сняли винтовки, а я даже пошевелиться не смог, болтался как соломенная лялька. Приказали идти, да только я даже и не понял – меня толкнули чуть, а потом просто потащили под руки куда-то в гай. Как хмельного прямо. Словно во сне, что ли. В голове звенело, мутило, и перед глазами все плыло. Я не сопротивлялся, когда на какой-то полянке у болота с меня сняли ремень, сидор и китель, посадили на мох, связав за спиной руки. Сидел и смотрел широко открытыми глазами на этих четверых, как они тут же развязали мешок, что нес краснорамеец, и пока тот караулил меня, жадно ели.

Потом они разом обернулись ко мне, и красноармеец, дав винтовку «землемеру», взамен забрав ту, на которой был немецкий штык, подошел ко мне.

– Говорить будешь? – тихо спросил он. Спокойно спросил, не зло. Но в глазах у него горело такое, что я вдруг понял – всё. Вот оно – всё. Конец мне пришел. Сейчас. Прямо сейчас. Здесь.

– Т-товарищ… товарищ красноармеец! Пожалуйста! Христом Богом молю! Что угодно отдам! Не убивайте! Я… я все скажу! Умоляю! Я же наш! Я за наших! Я же хотел в комсомол идти! Пощадите! Всеми святыми заклинаю! У меня мамушка…. Товарищ красноармеец! Не губите! Навеки вам должен стану! Только не убивайте!

– Отвечай, – каким-то шелестом, как мерзлые листья в заморозок шуршат, сказал красноармеец.

Я всхлипнул и затряс головой. Перед глазами все плыло, и все чувства ушли – осталось одно, огромное, на всего меня, желание жить. Временами мне казалось, что я брежу, что это сон, перед глазами мерещились какие-то лица, то Марьяны, то матушки, то вдруг они превратились в лицо той молодой жидовки, что просила пощадить ее братика, то в лицо Остапа, когда ему было пять лет… Потом снова наплывал какой-то туман, из которого проступало лицо «немецкого офицера», безучастно задававшего вопросы.

Вопрос, что делать с пленным, встал во весь рост сразу же. Руки чесались сквозануть штыком этому парню дыру в груди и сбросить его в так удачно подвернувшееся болото. Очень чесались. Но, перемолвившись с Середой и переглянувшись с Жанаевым, у которого руки, судя по всему, чесались не меньше (вот у Середы, пожалуй, руки не чесались – одна была ранена, и потому чес был только в другой руке), решил про себя Семенов немного обождать.

«Оно, конечно, ежели – однако, все-таки!» – как значительно говорила его бабушка. Набрали гостям-немцам селяне мешок тяжелый – пуда под два еды: ну полтора всяко. Тащить такое на своем горбу было тяжко, все внимание на переноску уходило, а пойманный самооборонец был молод, здоров, сыт. Правда, и следить за ним, подлецом, надо будет вдвое бдительнее, ни малейшей веры к его словам Семенов не испытывал. Предал раз – продаст и два-с…

В конце концов, разделить харчи на четверых – не так много и получится. Хуже другое, и тут, кроме этого гада, никто помочь не мог, потому что не понимал Семенов, где же они в результате всех своих приключений находятся? Нет, где восток – север – было понятно, но вот куда лучше двигать, где пройти можно, а где засада на засаде будет и крейсирующие по дорогам патрули фельджандармов, понять никак не получится. А расспрашивать местных жителей, поймав какую-нибудь бабку на лесной тропинке… Отлично понимал бестолковость этого занятия. Вот спросишь:

– Бабушка, что за деревня?

А та в ответ:

– Высокие Кручи, милок.

– А что за речка?

– Гнилуха, милок.

– А куда вот эта дорога ведет?

– На Николаевку, она верст через пять, милок.

– А вот эта?

– На Новогеоргиевск, он верст за шесть, милок.

И попробуй решить без карты – где это? А места вполне культурные даже. И пока не поймешь, где что находится, да по лесам шарясь, – так и будешь бесполезно круги нарезать, только обуви убыток да телу усталость. А ведь еще понять надо, какая дорога подходит больше и где опасностей меньше. Но на вдумчивые расспросы время надо, чтобы еще и проверить можно было, верно ли рассказано. А времени-то и нету. От села этого гнусного надо ноги уносить подальше. А уже темнеет, скоро ночь наступит.