Николай Берг - Лёха

Так что теперь у меня еще и лучше перспективы, нас с Остапом дядько сразу приблизил, но последнее время Остапа он не так часто привечает, как меня. Не знаю уж почему. Может, потому, что Остап все же себе на уме, хитрит иногда всякое. И вообще непростой он, братик-то. Жена у него уже второго носит, а он, я точно знаю, к Оксане ночами ходит. А Оксана бесстыжая, мало что красивая, так совести нету, только шестнадцать сполнилось, а уже братика моего допускает до себя, пока ее батя напьется и спит. Срамота одна, хоть и старший брат. Я вот оженюсь, так ни за что от жены смотреть на других не стану!

Снова подумал про Марьянку, даже улыбнулся. Ничего, завтра вернусь, и быть может, она все же позволит ее поцеловать. Надо бы ей монисто какое достать. Завтра у немцев узнаю, есть у меня с собой еще пара орденков большевистских: может, сменяю на что гарное.

Поправил Тодорову винтовку, что нес на левом плече. Уже отшагали прилично, за речку ушли, к гайочку [102], и плечо она мне оттянула изрядно. Справа своя висит, да еще торба со склянкой горилки и патронами. Вот чего этот гад про патроны немцу сказал? Зачем оно ему? Да и остальное – винтовка, сапоги, шапка? Ведь все одно – не жилец. Те жидки, коих за плетнем постреляли, сразу поняли, только малых просили не трогать, а за остальное и слова не сказали. А этот, видишь ли: шапку у него отняли! Цаца какая! А шапка та – как тюбетей татарский, хоть яишню на нем жарь, такой засаленный.

Оглянулся – немцы шли следом, чуть отстав. Офицер что-то говорил солдату – не то что беседуют, вроде как поучает, но не строго – руками разводит, смотрит тому в лицо внимательно, а тот бледный еще малость да кивает все. Смешной он, винтовку держит как дрючок, идет ковыляет… Но все же – землемер! Да и в Африке воевал – к нам в село приезжали еще весной из района и читали известия, как нагличан немцы там гоняли. Еще раз оглянулся – вроде они там заняты сами. От скуки окликнул-таки тихонько москаля:

– Эй, ты! Слышь! Чего ты это все учинил-то? А?

– Чего? – с некоторой паузой ответил тот.

Смелый, смотри. Его вешать ведут, а голос спокойный. Ну не то чтобы совсем, но все же не так злобно говорит уже.

– Да вот сапоги, ружье, патроны – зачем просил? Тебя ж все одно повесят. Или надеешься на что? – спрашиваю.

– Повесят, ага, – чуть не весело ответил тот.

Я даже оглянулся – громко он сказал, как бы немец не осерчал, он уходил-то не в духу с села. И впрямь – оба смотрят. Я обмер – ну как сейчас напустятся, разговор с бандитом – это, наверное, большая провинность? Но оба смотрели как-то с интересом, но не зло. Все ж я ему зашипел:

– Не блажи, гадина! А то огрею тя прикладом!

– Охо-хо! Меня ж повесят! Чего ж бесишься? – ехидно ответил тот, но все ж тихо.

– А что, надеешься, что нет?

– Не надеюсь. Потому и снял с вашего старого борова сапоги. И шапку. Мне хоть день да пожить нормально. И вам, гнидам, обида напоследок и прямой убыток.

– А зброю [103]почто спросил?

– Чучело, то не я спросил, то немец спросил. Вы сами его разозлили – за дурака держать вздумали. А я только так… и патроны собрал, чтоб вам, сволочам, пообиднее.

– Ну ты ж и сволочь сам… Вешать поведут, я тебе приложу прикладом…

– Не посмеешь.

– Чего-о-о?!

– А того. Немцы не дадут. Ага? У них все вон как – видел? Порядок. Вон сейчас, может, попробуешь – прикладом?

– Да пошел ты… Москаль поганый, гадина хитрая.

Немцы они и вправду… такие. Пока мы в самообороне были, видели. Убить могут запросто, потому что порядок такой. Как они пленных раненых постреляли, кто подняться после отдыха не мог, ночевка у нас на лугу была… Меня тогда аж затрясло, да и сейчас, как вспомнил, дернуло. Нет уж, с ними лучше не спорить и порядок их держать. А все же правильно мы сторону выбрали и вовремя…

– Эй, парень… А ты думаешь, что наши не придут, что ли? – негромко так спрашивает «висельник». Потеет, мешком его прижало, а тащит-старается, словно себе в дом волочет.

– Чего? – Я даже опешил, чуть не споткнулся. Вот сукин сын, а?!

– А того. Они вернутся. Что тогда будет с вами, паскудами? Думаешь, не расстреляют всех вас, с усатой сволочью во главе? Хотя скорее – повесят вас.

– Ах ты, гнида красная! – Я оглянулся – нет, не слушают. Немцы на нас не смотрят даже, по сторонам больше глазеют. Жаль, винтовка вторая – на левом плече, так бы гада хоть штыком подколол малость…

– А ты не ругайся, паря, – спокойно сказал москаль. – Ты подумай. Они же придут. Обязательно. И что тогда? Ты ж молодой еще. И крови на тебе вроде нету… Али есть? – И посмотрел, внимательно так.