Николай Берг - Лёха

Еще зачем-то выспрашивали, где этот пилот висит: видно, и на шелк с веревками зуб заточили. Наврал, что в десяти – пятнадцати верстах отсюда, но место, дескать, запомнил. Спрашивали долго и со знанием дела – если б не повезло тогда Семенову со старшиной, найденным в болоте, – так и запутался бы в рассказе, а тут видно было – поверили.

Пообещали потом небольно зарезать, в знак благодарности, а вот если обманет – тогда пусть на себя пеняет, мучить будут всерьез. Мол, тут обманщиков не любят, тут люди честные. Ага, особенно старичок ласковый. Такой честный чеснок, сука в ботах…

Из разговоров сельских героев между собой ясно стало, хоть и не по-русски болтали, что Семенов не первым в ловушку попал. И хорошая ловушка-то, с десяток в селе самооборонщиков, с бумагой от немцев на право носить оружие и задерживать подозрительных. И остальные селяне большей частью в деле. Так что удрать вряд ли выйдет, но все же на вольном воздухе помирать как-то веселее. Хотя какое там веселье, тоска зеленая, помирать-то. Уж так не хочется. Мочи нет, как не хочется. И еще от таких сволочей, вроде как совсем недавно бывших «своими».

Паршиво себя чувствовал Семенов, хуже некуда. Одна радость – нажрался у дедушки доброго до отвала вареной картошки. Набил утробу внятяг, чтоб потом не жрать, чтоб нести побольше и растянуть на подольше. Правда, не ахти какая была картоха, прошлогодняя, такой свиней кормят. С проростками, но и такой был рад. Да сидя в полной темноте, еще и поспал, благо больше делать было нечего. Думал, что с утра пораньше погонят, но видно, то ли не срослось что у местных, то ли поход готовят тщательно, но весь день Семенов промаялся в подвале. От нервной напряги несколько раз засыпал неожиданно для самого себя и так же внезапно просыпался, не понимая в первую секунду – почему ослеп и вокруг темнота. Замерз как цуцик, но вроде и отдохнул впервые за последнее время.

Выдернули его из подвала быстро и резко, как морковку с грядки. Толком не понял, что произошло, но по дороге один из конвоиров просветил жестко и зло:

– Спросят немцы: «Ты бандит?» – говори, что бандит. Начнешь отпираться – пеняй на себя!

Час от часу не легче, еще и немцы какие-то на голову свалились…

После сидения в темном подвале глаз (второй заплыл тугой отечной подушкой) не сразу привык к свету, хотя свет был весьма убогим – вечерело уже изрядно. Но и садящееся солнышко не давало толком присмотреться к этим самым немцам. Проморгался, разглядел только один характерный силуэт (вот, запомнил мудреное городское слово!) в окружении местных жителей. И немец, и кое-кто из местных были с винтовками. Солнце слепило, потому на всякий случай боец стал смотреть себе под ноги, стараясь как можно быстрее прийти в норму. Один глаз остался рабочий. Беречь его надо. Если тут прилюдно не кончат, то, может быть, и удастся удрать. Беда в том, что опять его ободрали как липку – даже ботинки отняли, а пилотку он и сам потерял где-то. Гол как сокол. Стоял, слушал, понимал через пятое на десятое, но так как тематика была ясна насквозь, то сообразил, что местные над городским неумелым немцем потешаются, но самым вежливым тоном.

Понятно, немец по-человечески не разумеет, на то он и «немой», немец-то – это хорошо; опять же хорошо и то, что фриц не умеет толком с оружием обращаться, это просто замечательно, только б остаться с этим немцем с глазу на глаз ненадолго, благо руки не связали. Только б здесь не кончили, только б повели из деревни… От волнения аж ладони зачесались. Такого тюфяка облапошить можно! Только бы не здесь!

Главное – не выдать свою радость. Уже вроде как с жизнью попрощался – а опять везет. Интересно, сколько немцев-то? Если только этот один – то есть надежда. Видно его было плохо, самооборонцы заслоняли, и солнышко засвечивало, ан слышно было, что простое дело – штык примкнуть, этот дурак заграничный толком делать не умеет. И по словечкам глядевших на это сблизи вооруженных селян получалось – да, тыловая ерунда этот немец, а не конвоир. Только бы один он был!

Тут же Семенова охолонуло – краем глаза увидел второго немца – как с картинки прямо, сапоги бликами сверкают. Надраены как зеркало, осанка прусская, словно этот статный фриц аршин проглотил… этот – да, этот ловкий, сволочь. А голос немного знакомым кажется, чуток похоже на Середу, только тут другой голос все же, и слова какие-то странные – видать, немец по-русски говорить пытается. А нет, не то, не как у Середы: у того бархатный такой голос-то был, а тут вроде и то ж, а железячный какой-то оттенок, словно прилязгивает, когда говорит, да и картавый он. Эх, Середа, Середа… Бредут небось ребята сами по себе, надеяться можно, что приказ сполнили, а то сунулись бы дуром, и положили бы их зазря. А он, Семенов, не в соломе найден, он еще побарахтается…