Александр Кабанов - Порочный круг деспотизма или рассуждения о русских и будущем их страны

Про Латвию. Рассказывает, что каждому въезжающему в страну русскому вручают книгу под названием “Три оккупации”. Имеются в виду две Советские (1939-41 и 1944-91) и одна немецкая между ними (1941-44). Причем последней советской уделено, якобы, слишком много места, чем крайне возмущен Мединский, хотя, казалось бы, она была самой длинной. А еще он вопрошает: почему в книге нет тевтонской оккупации? В то же самое время, почему-то забывая про оккупацию периода российской империи. В общем, мерзкие и нехорошие эти латвийцы, заключает он, и продолжает ругать их: они марают образ советской армии освободительницы, называя ее солдат оккупантами. Утверждает, что в Советском Союзе человек был более свободен и больше чувствовал уверенность, чем где бы, когда ни было.

Развитию народовластия же в России, по его мнению, мешает Запад: ему выгода темная и неразвитая страна - так легче ее эксплуатировать. Приводит исторические примеры разных политических мифов: испанцы изображали голландцев безбожниками, а те их фанатиками и жестокими людьми. Немцев до объединения Германии англичане и французы считали добродушными, глуповатыми, но трудолюбивыми и любящими детей. А после грубыми и жестокими националистами, желающими завоевать всю Европу.

Затем переходит к анализу свидетельств побывавших в Московии иностранцев, в частности, Шлихтинга, Штадена, Герберштейна, Ченслера, Флетчера и иных. Утверждает, что их мнения часто необъективны и предвзяты. Многие дальнейшие писатели читали и повторяли их (я думаю, знакомство с предшествующими авторами это скорее признак добросовестности и научного подхода). Потом перечисляет тех, кто, по его убеждению, положительно отзывался о России, чтобы показать неоднозначность и разнообразность выводов иностранцев о ней.

Говорит, доля непонимания между народами даже при их дружбе всегда остается. Но различия можно трактовать по-разному. Можно, как признак дикости, малокультурности, а можно, как этнографические особенности, совершенно нейтральные по своему смыслу (пусть это он объяснит латвийцам, полякам или детям жертв голодомора на Украине). Объясняет появление негативных мнений о русских в 16-17 веках тем, что Россия стала экономическим и политическим конкурентом многих европейских держав. Хотя, на мой взгляд, прежнее отсутствие негативных мнений вероятнее всего объясняется малым числом контактов.

Утверждает, что Петр I создал внутренние бытовые мифы, согласно которым до него русские были дикие и неумелые, а затем через приобретение европейского опыта и привычек стали более цивилизованными. Далее, говорит, что страна после этого разделилась на два лагеря – прозападную интеллигенцию и патриотов, вследствие чего в русской литературе одни предстают часто глупыми и дикими, а другие не пишут о подвигах, благородстве и честности русских. По их произведениям (критикует всех – Гончарова, Островского, Толстого, Достоевского, частично, Чернышевского) европейцы судят о России, все это способствует укоренению литературных мифов, которые затем при необходимости легко трансформируются в политические.

Потом переходит к Советским временам. Период с 1917 по 1930 считает ужасным временем. Идея интернационализма уничтожала русскую нацию, ничего нельзя было говорить и писать о подвигах и географических открытиях, о победах в войнах и расширении империи. Если во времена Петра I была умышленно осквернена допетровская Россия, то теперь уже вся русская история вплоть до 1917 года. Еще его огорчает провозглашенное большевиками право на самоопределение наций: он думает, оно сыграло важную роль при распаде Союза. Но после прихода Сталина, слава богу, положение улучшилось; по его мнению, это был лучший период в пропаганде истории и культуры русского народа, когда прославлялись его подвиги и научные открытия. Однако противостояние идеологий вылилось в новые политические мифы: агрессивная и варварская большевистская страна хочет завоевать цивилизованный и богатый капиталистический мир, а для того чтобы страх не парализовал западных обывателей, русских снова начинают представлять ленивыми и вечно пьяными.

Здесь я заканчиваю изложение историко-политических взглядов г-н Мединского. Впрочем, замечу, что ему еще далеко до некоторых его предшественников. Так г-н Победоносцев, государственный деятель и главный идеолог российской империи последней четверти 19-го столетия, разжигал религиозную ненависть в стране и являлся пособников знаменитых на весь мир еврейских погромов, а однажды он назвал европейский парламентаризм и западную демократию “Великой ложью нашего времени”.