Андрей Силенгинский - Крепость Тельцов

Многовековую, впитавшуюся в кровь ненависть к тельцам очень трудно вытеснить одной совместной кампанией. Михашир прилагал немалые усилия, чтобы его чувства не прорывались наружу, на лицо и особенно на язык… и порой завидовал простым солдатам, которых высокий ранг не заставлял быть столь щепетильными. Хотя сам рьяно пресекал многочисленные стычки, раздавая наказания и тельцам, и скорпионам в равных долях.

Так или иначе, Михашир не позволил бы себе поступить вопреки приказу, если бы, отвечая на короткий поклон Лоота, не углядел в паре дюжин шагов от себя длинный балахон, выделяющийся своей белизной даже в неверном свете луны. Спутать Зевуара, главу армии дев, с кем-либо еще было абсолютно невозможно. Одежду столь неудобного в походных условиях покроя носили все его подчиненные, но вопиюще непрактичным белым цветом отличалась только тога генерала. Михашир сильно подозревал, что в вопросе сохранения девственной (нечаянный каламбур!) чистоты тоги не обошлось без колдовства, но благоразумно не высказывал свои подозрения вслух.

Внутренне облегченно вздохнув, но ничем не выдав своего удовольствия внешне, он подошел к Зевуару.

Тот был высок ростом, статен и крепок, и никто не посмел бы упрекнуть его в недостатке мужества. Но подчиненная роль, которую играли мужчины в Земле дев, неизбежно накладывала свой отпечаток на характер Зевуара, чьи реплики на всех военных советах можно было пересчитать по пальцам одной руки. Даже армией дев формально руководил не он, а одна из ближайших родственниц Дочери Девы, которая благоразумно не пожелала присоединиться к своему войску в походе. Михашир слышал ее имя, но давно позабыл и не очень-то стремился вспомнить. Война — дело мужчин, и хорошо, что это понимали даже в чудн о й стране, где верховодят женщины.

— Доброе утро, почтенный Михашир, — Зевуар поздоровался первым, по обыкновению не подпуская в голос никаких эмоций.

— Доброе, почтенный Зевуар, — скорпион кивнул и тут же невесело усмехнулся. — Слова, пустые слова. Что доброго можно увидеть в этом утре?

Дева улыбнулся одними губами, скрестив обнаженные мускулистые руки на груди.

— Ночь была злая, с этим невозможно спорить, — сказал он. — Но утро только начинается, и в нем не случилось ничего плохого, несовместимого с добрым приветствием.

Теперь Михашир улыбнулся чуть шире. Такой подход его позабавил.

— Да, ты прав. Ничего плохого случиться просто не успело. Или все-таки случилось, но мы об этом пока еще не знаем.

Зевуар коротким цепким взглядом провел разведку на лице собеседника и тут же снова укрылся в своей раковине спокойного равнодушия.

— Довольно пессимистический взгляд на вещи, ты не находишь, почтенный Михашир?

Скорпион не очень естественно засмеялся.

— Может быть, может быть… Но мой пессимизм с лихвой компенсируется неуемным оптимизмом нашего великого полководца, несравненного Рикатса.

И снова — быстрое ощупывание глазами. Михашир вдруг подумал, что Зевуар вынужден жить так постоянно, общаясь с женщинами, вознесенными Девой на высокий пьедестал. Осторожно наблюдать, угадывать настроение, соотносить с ним свои слова и даже мысли… Чудовищно! И это вошло у него в кровь и плоть, по-другому он теперь просто не может.

— Прав ли я, — Зевуар тщательно подбирал слова, — сделав вывод, что ты сейчас не выразил искренне восхищение нашим командующим, а отнесся к нему с изрядной долей иронии?

В этих словах не было ни обвинения Михашира в отсутствии должного почтения к вышестоящему, ни одобрения или простой поддержки его позиции. Просто поддержание разговора, без обозначения своего отношения к его предмету.

Михашир немного постоял молча, склонив голову набок. Затем всем своим видом изобразил, будто ему только что пришла в голову забавная идея.

— Искреннее восхищение, говоришь? Пойдем!

Он, приобняв Зевуара за плечи, увлек его за собой, в сторону палатки Рикатса.

— Куда? — спросил все же глава дев, не пытаясь, впрочем, воспротивиться движению.

— Хочу зарядить тебя оптимизмом, — на ходу бросил Михашир. — Ты должен увидеть, как наш великий полководец готовится спасать армию.

Мысленно Михашир попросил у Рикатса прощение за свой гипертрофированный сарказм в отношении его персоны. Но… его раскаяние не было слишком глубокими и искренними. Будучи настоящим другом, Рикатс мог бы посвятить его в свои планы и рассказать о выводах, к которым пришел.

Рассвет тем временем уверенно входил в свои права. Раскрасил небо в белесые тона, небрежно мазнув багровым по верхушкам Восточных гор, утихомирил ночных птиц, чье зловещее уханье еще недавно раз за разом доносилось из недалекого леса.