Андрей Силенгинский - Крепость Тельцов

Рикатс не договорил и махнул рукой. Зевуар вышел. Выждав несколько мгновений, Рикатс поднялся на ноги, сгреб правой рукой стоящий в углу кувшин с пивом, поднес было ко рту, помедлил, сморщился и резким движением отшвырнул в сторону, разлив пиво по земле.

— Невезучий ты, Михашир, — вздохнул он.

— Почему? — Михашир за последнее время успел привыкнуть к обвинениям старого друга в разных провинностях, но новое его удивило.

— Да как тебе сказать… Мое распоряжение ты выполнил здорово, придраться не к чему. Но если бы боги отпустили на твою долю чуть больше удачливости, первым встреченным генералом был бы… не знаю, Кунапш или Лоот…

— Чем плох Зевуар? — Михашир почувствовал, как по спине пробежал неприятный холодок, и оттого голос его звучал чуть резче, чем следовало.

Рикатс положил другу руку на плечо.

— Плох? Да разве я говорю, что плох… — рассеянно сказал он. — Ладно, дружище, ерунда. Есть у Зевуара и несомненное достоинство — с нашей стороны, разумеется. Он никогда не рвется делиться своими соображениями с коллегами. Если, конечно, он будет твердо уверен…

На мгновение пальцы Рикатса глубоко впились под ключицу Михашира, но тут же расслабились и мягко — словно извиняясь — соскользнули с плеча.

— Теперь скажи мне, палачи живы?

Михашир твердо, не отводя глаз, выдержал взгляд Рикатса.

— Да, живы. Связаны и с кляпами во рту — но живы.

— Молодец! — неожиданно похвалил Рикатс. — Я не заострял на этом внимания, знал, что у тебя все равно не хватит духу…

— Рикатс! — Михашир повысил голос. — Нельзя же…

Теперь пришла очередь Рикатса прерывать собеседника:

— Конечно, нельзя! — он энергично кивнул. — Я же говорю: молодец. Пусть совершенно случайно, не по здравому измышлению, а из излишней мягкосердечности, но ты поступил совершенно правильно. Палачи нам пригодятся… В крайнем случае я обошелся бы без них, но так лучше… Так что иди, развязывай бедолаг и веди их туда же, на пепелище.

Михашир сделал шаг по направлению к выходу, но в нерешительности остановился.

— Мне… — он замялся, — поговорить с ними? По поводу того, что стоит говорить, а о чем умолчать?

Рикатс всплеснул руками — он казался искренне изумленным и даже возмущенным:

— Умолчать?! Скрыть что-либо от наших боевых товарищей? Да ты в своем уме?! — голос его гремел. — Иди! Иди, и чтобы я никогда больше не слышал от тебя таких предложений!

Явственно понимая, что он вообще ничего не понимает, Михашир покинул палатку.

При свете зарождающегося дня картина пепелища выглядела еще более мрачно, чем при неверном свете луны. Покрывало темноты, накинутое на сгоревший обоз, прятало от взгляда тоскливые подробности, которые, конечно, и так были понятны каждому, но одно дело понимать, другое — видеть собственными глазами.

Контуры сгоревших телег кое-где прорисовывались черными силуэтами под слоем серого пепла. Но продовольствие выгорело начисто, и это заставляло задуматься о массивности бушевавшего недавно пламени. Вероятно, этим и занимались люди, стоявшие рядом. Несколько часов назад слишком свежий след случившейся трагедии заслонил собой все и вся, но сейчас каждый задавал себе вопрос: что же смогло вызвать такое всепоглощающее пламя? Даже если одновременно поднести горящие факелы к каждой телеге (а даже это представить себе было невозможно — при наличии-то охраны), то должно остаться достаточно времени чтобы если не потушить огонь, то хотя бы спасти часть продовольствия.

Одиннадцать генералов молча стояли, все глубже и глубже погружаясь в мрачное недоумение. За этим занятием их и застал подошедший Рикатс. Скорпион позевывал, почесывал объемистое пузо, и его благодушный вид остро контрастировал с настроением собравшейся компании.

— Приветствую вас, достойнейшие! — Рикатс поднял руку и неспешно обвел всех взглядом.

После нескольких секунд тишины, ответить решил Бадшос, недобро выглядывая из-под густых бровей.

— Здравствуй, Рикатс. Ты удивительно весел.

Рикатс энергично помотал головой, словно отводя незаслуженный комплимент.

— Не весел, Бадшос, вовсе не весел. Всего лишь бодр. И бодрость эта есть следствие доброго долгожданного сна. Если бы вы знали, уважаемые, как сладко я спал!

Лимиаф, стоящий чуть в стороне с отсутствующим выражением лица, негромко откашлялся.

— Я надеюсь, почтенный Рикатс, ты не будешь знакомить нас с подробностями посетивших тебя сновидений?

Рикатс, не глядя на говорившего, преувеличенно тяжело вздохнул.