Андрей Астахов - Крестоносец - Железная Земля

- Я ни в чем не виноват, - только и смог сказать я, глядя дампиру в глаза. - За что?

Лукас не ответил. Просто посмотрел на меня, равнодушно и холодно, как на пустое место. И этот взгляд был красноречивее любых слов. Так что спрашивать что-то не имело смысла.

Во дворе тюрьмы нас ждала большая крытая повозка, запряженная четверкой лошадей, эдакий иномирский автозак. Вокруг повозки стояли арбалетчики - судя по форме, рейвенорская имперская стража, не орденцы. Лукас велел мне сесть в нее.

- А мои вещи? - запротестовал я. - Ты отправишь меня черт знает куда без пищи, без теплой одежды, без оружия?

- Оружие тебе не понадобится, - заявил дампир. - Кормить тебя будут, можешь не сомневаться. Лезь в повозку, шевалье!

- Ладно, сволочь, - ответил я. - Однажды мы с тобой поговорим по-другому.

Ответом мне была мерзкая ледяная ухмылка. Странно, подумал я, за что Лукас меня так ненавидит? Ведь он и сэр Роберт были друзьями.

Были...

Забравшись по лесенке внутрь фургона, я плюхнулся на широкую неструганную лавку вдоль борта - ноги меня больше не держали. Все тело адски болело, особенно нога и левое плечо, куда пришелся удар стальным сабатоном, но душа болела куда сильнее. Я чувствовал себя слабым, беспомощным и одиноким, и ненавидел себя за эту слабость.

Между тем в повозку посадили еще одного несчастного. Это был человек лет тридцати, грязный, измученный, с давно не стриженными спутанными волосами и отросшей бородой. Мой товарищ по несчастью был, похоже, не расположен общаться со мной - он даже не глянул на меня, прошел мимо и сел на лавку, кутаясь в рваное одеяло, заменявшее ему плащ. Я, было, собрался заговорить с ним, но тут возле фургона вновь раздались голоса, звон цепей, и минутой позже в фургон забрался еще один человек.

- Доброго дня, господа! - поприветствовал он нас и развел руки в приветственном жесте.

Лохматый что-то промычал сквозь зубы - я не расслышал, что именно, - и уткнулся взглядом в пол. Новый узник сел напротив меня, и первым делом начал массировать запястья, на которых тюремные цепи оставили кровоточащие ссадины и синяки. Я мог хорошо его разглядеть в свете подвешенного к потолку фургона масляного фонаря. Пожилой, щуплый, лицо интеллигентное, бледное, узкое, с выдающимися скулами и тонким крючковатым носом. Из-за лысины и без того высокий лоб казался огромным. Волосы над ушами и козлиная бородка были совсем седыми, так что я не мог определить возраст этого человека: ему могло быть сорок, могло быть и шестьдесят. Чем-то новоприбывший сразу напомнил мне бедного Андрея Михайловича. Простая темная одежда была хоть и добротной, но грязной и сильно поношенной. И еще - у незнакомца была небольшая кожаная сумка через плечо.

- Холодный сегодня день, - сказал с улыбкой незнакомец, продолжая разминать запястья.

Я ничего не сказал. Неизвестный улыбнулся еще шире.

- Сильно вас побили, - произнес он, разглядывая меня. - Пытки?

- Всего лишь один ублюдок, - я машинально коснулся пальцами разбитых губ. - Жаль, что не смогу вернуть с процентами.

- Предаетесь отчаянию? - спросил он. - Зря. В "Золотых Стихах" сказано, что отчаяние - великий грех.

- Это мое дело, - ответил я.

- Фламеньер?

- Да. А вы?

- Иустин Ганель, к вашим услугам.

- Вы знаете, куда нас повезут?

- В Хольдхейм. Не самое скверное место, если хотите знать.

- Ага, курорт для государственных преступников, - сказал я. - Филиал рая на земле.

- Не совсем, но и не Бездна Неназываемая. Поверьте, есть места куда хуже. Например, таверна "Под мостом". Тамошний повар не моет рук, а от подавальщиц разит потом.

- Кошмар, - я попытался улыбнуться. - Есть идеи, что нас ждет в Хольдхейме?

- Ничего радостного, я думаю. Но хорошо уже то, что эшафот и каменный мешок где-нибудь в тюрьме Мон-Пале нам точно не грозит.

- Я ни в чем не виноват!

- Охотно верю, - Ганель улыбнулся. - Я по вашему лицу вижу, что вы порядочный человек.

- Вы тоже не похожи на преступника.

- Тем не менее, я преступник.

- Что же вы совершили?

- Я безбожник. Ужасное преступление, не так ли?

- Я не смею осуждать вас.

- И это говорите вы, фламеньер? - Ганель был удивлен моими словами. - Не ожидал.

- Просто было бы нелепым в моем положении судить другого человека.

- Благородно с вашей стороны, добрый сэр. Но мое преступление очевидно. Я поставил под сомнение правдивость легенды о Матери-Воительницы, - заявил Ганель, и я уловил иронию в его тоне. - Я несколько лет провел в Мирне, где проводил свои изыскания, и не нашел ни единого доказательства того, что описанные в "Золотых Стихах" события действительно происходили. Все свои выводы я аккуратно записывал в свой дневник. Конечно, я не собирался публиковать свои записки, это было бы верхом глупости. Однако мой слуга, которого, заметьте, я сам научил читать и писать, тайком прочитал мой дневник и донес на меня в Святой трибунал. Меня приговорили к смерти, но потом решили, что мои способности могут пригодиться империи, и смертную казнь заменили ссылкой.