Геннадий Марченко - Музыкант (трилогия)

– Так как, приедешь? У нас генеральная репетиция назначена на 30 июня в Большом зале Ленинградской филармонии.

Я быстро перебрал в уме свои планы на ближайшее будущее. Да и нет никаких особых планов. Был один, грандиозный, и тот похерили. Теперь дожидаться завершения чемпионата мира, и вливаться в состав «Динамо», включаться в гонку за золотыми медалями чемпионата СССР. Думаю, своему клубу я пригожусь, недаром на тренировках показываю лучшие результаты.

А музыка… А музыка никуда не денется, она всегда, как говорится, во мне. Захочу – завтра хоть еще сотню песен накатаю. Как там у Цоя… «Песен еще ненаписанных сколько, скажи, кукушка…»

– Почему бы и нет? – ответил я заждавшейся Лиде. – Но ведь репертуар, опять же, придется утверждать, нужно подумать, что я могу предложить требовательной комиссии.

– Возьмешь что-нибудь из старого. Или есть варианты, что-то новое сочинил?

– Новое, говоришь… Можно и новое. Есть кое-какие заготовки.

– Когда можешь показать? Нужно хотя бы текст утвердить.

– Нужно будет сначала еще и в ВУОАП заскочить, – напоминаю я. – Ладно, это уже частности, а я вот хотел попросить за одного человека. Зовут его Джонатан Хью Олдридж, у него свой небольшой чайный магазинчик в Лондоне, называется «Aldridge tea». Я когда-то пообещал пригласить его на фестиваль в честь ветеранов арктических конвоев, он принимал в них самое непосредственное участие. Но сама видишь, как сложилось. Не факт, что он будет в списке. Может быть, получится заранее похлопотать?

– Погоди-ка, дай я запишу… Как, говоришь, его имя? Ага, записала. Попробуем выяснить. В общем, ты подготовь парочку песен, будем созваниваться, времени осталось не так уж и много.

Однако… Хоть и сижу затворником, однако периодически приходится покидать свою нору и куда-то мчаться. То чокнутую поклонницу от суицида спасать, то вообще в Питер выступать. Интересно, выступление тоже бесплатное? Хотя, собственно, если и заплатят – то так, для поддержки штанов. Надо искоренять в себя мещанина и крохобора.

Думаю, настало время обратиться к творчеству Юрика Антонова. Нет, в глаза я его, конечно, называл Юрой, а за спиной, как и коллеги по цеху, величал или Юриком, или «скандалисткой», учитывая, что скандалил он часто и с удовольствием, причем как-то по-бабьи. Тем не менее, в 80-е Антонов сочинял неплохие песни, думаю, Юрик на меня не будет в обиде, по стандартной отговорке для моей совести сочинит что-нибудь взамен.

В этом времени я пару песен Антонова пел во дворе коммуналки для ее жильцов на самодеятельном концерте. А что пел-то? Кажется «Море» было, что-то еще, уже и не помню, старый стал, хе-хе. На этот раз можно перепеть «Нет тебя прекрасней» и «На высоком берегу». Или «Мечту» взять? Тоже неплохая вещь.

Или ну его на фиг, этого Юрика… Какой-то он очень уж мажорный. Еще несколько лет назад была у меня идея перепеть или отдать кому-нибудь для исполнения песни

«Увезу тебя я в тундру», «Не повторяется такое никогда», «Не надо печалиться», «Все, что в жизни есть у меня», «Листья желтые», «За тех, кто в море», «Вологда», «Звездочка моя», «Зеленоглазое такси»… Неужто хотя бы из этого списка нечего выбрать?!

Да ту же «Звездочку…»

– Песни у людей разные, а моя одна на века-а-а… – затянул я, сев к фортепиано.

Одна из лучших слышанных мною вещей на отечественной эстраде, красивая баллада в чистом виде.

Пока музицировал – распахнулась незапертая дверь, и в коридор с Лешкой на руках вошла супруга.

– Егор, коляску затащи, – попросила она. – Там еще свежие газеты в почтовом ящике, не забудь захватить.

В отсутствие интернета телевидение, радио и печатные СМИ в том числе были настоящим окном в мир. Сразу же привлек внимание заголовок на восьмой полосе «Известий»:

«Триумфальная премьера в Париже!»

Речь шла о премьерном показе мюзикла «Собор Парижской Богоматери», он же «Notre-Dame de Paris». Шоу, на афише которого я был указан автором вместе с Блантером, состоялось в концертном зале «Олимпия», и две тысячи зрителей стоя рукоплескали советским артистам. На фотографии размером в две колонки я разглядел Адель в образе Эсмеральды, перед которой на коленях стоял Фролло в исполнении Магомаева. Понятно, сцена в тюремном подземелье, где архидьякон признается цыганке в любви.

В статье еще было приведено небольшое интервью Блантера местным газетчикам, в котором он рассказывает об истории создания мюзикла, называя меня главным вдохновителем. Невольно расплываюсь в самодовольной улыбке, но тут же себя одергиваю. Сам-то стырил мюзикл Коччанте и Пламондона. Вернее, я брал версию в переводе Кима, а уже обратно на французский переводили без моего участия, даже не знаю, насколько близко к оригиналу получилось. Но, похоже, получилось все-таки неплохо, раз «Олимпия» аплодирует стоя.