Максим Далин: Запах разума

Ужасный бледный свет вспыхнул вокруг тел моих принятых братьев, выдирая их из мира. В ноздри ударил жуткий запах, которому не было названия. Лангри потащил меня назад, от грозового сияния заломило глаза, я прищурился — и сквозь слёзы увидел, как все четверо исчезли, оставив рассыпанные орешки, порванное ожерелье Дзениза из панцирей голубянок и чёрные выжженные пятна на живом покрытии дорожки.

Они пропали так же непостижимо и таинственно, как появились…

Наверное, надо было обрадоваться. До меня ж мигом дошло, что наш Арди, то бишь, Артик хочет сказать. Как только он заикнулся про «дыню». Ясно всё ж, ёпт! Опять его глючит, только ещё и запахами на этот раз. Дежавю эта его…

И когда он рявкнул на Диньку — меня осенило тут же: вот чего нам точно нельзя, так это случайно прихватить с собой кого-нибудь из них. Гадами будем, если…

Я только и успел отпихнуть лицин подальше — нас накрыло.

Это был ни фига не тот портал, через который мы проходили, когда нас занесло сюда. Это — нас вырвало с корнем, как редиску из грядки. Просто не знаю, как точнее сказать. Вывернуло. А ощущения… ну, вот как резиновую перчатку с руки рывком содрать, прилипшую, или пластырь отодрать одним рывком. Всем телом почувствовали, всей шкурой — не только тошно, а прямо больно, больно!

И земля врезала по ногам, будто со второго этажа прыгнул.

В глазах — темно. И полный нос, полный рот этого запаха… Артик говорил — искусственная дыня, я бы сказал — бывают такие химические карамельки. Сладко и тошно. И слышно, как Артик — Артик, кто ж ещё! — рядом кашляет и блюёт.

Ну — моргал-моргал — прояснилось помаленьку. Стою. Артик рядом — на четвереньках, зелёный с морды. Динька — глаза дикие и слёзы текут. Серый — ухмыляется, а морда бледная. И мы все — как бы сказать-то, ёпт… Мы, наверное, в аквариуме, что ли. Или — как бассейн: белые матовые плитки снизу, белые матовые — по стенкам, а сверху — вроде стекло. Видно: высоченный зал там, свет в глаза бьёт.

А пахнет, надо сказать, уже не ТПортальной химией. Ещё хуже пахнет, если это мыслимо. Падалью. Прямо — гнилым мясом, разрытой землёй, ещё какой-то дрянью. Жестяная жесть. И я тут же сообразил, почему.

Шагах в трёх от нас — сухая мумия лежит. Трупак, почерневший, засохший — только зубы блестят на буром черепе, глаза вытекли. В униформе и кроссовках — униформа белая-белая, не такая белая, как только что стиранная, а — как тряпка, если её на несколько лет забудешь на улице. Краска вконец выгорела, до полной ветхости. Эмблема, драть её в сраку, тоже выгорела до белого.

Но это — ещё не худший случай. Потому что с другой стороны — оно вмёрзло.

Там — мокрая земля, лёд, ошмётки какие-то чёрные, грязное тряпьё — всё вперемешку. Череп белеет, ребро, вроде… Если приглядеться — ещё и кроссовку можно как-то опознать.

Рядом с этим — беленькие косточки, чистенькие. Кучкой. И черепа нет, или его в куски раздробило. Но тоже ведь ясно всё: наш брат-испытатель.

Артик встал с трудом — ещё Динька ему руку подал — губы вытер, выдохнул и сказал:

— Повезло нам… на некоторое время.

Вот тут меня и скрутил ужас. Прямо волной, дикий ужас, как предсмертный. Давно я такого не чувствовал, если вообще чувствовал когда-нибудь. В пот бросило.

Дошло, как же мы вляпались все.

Серый ухмыльнулся вымученно и говорит:

— Да чё, мужики… мы же дома!

А Динька стоит, рот приоткрыл, глаза по полтиннику, слёзы текут — как первоклашка — и головой мотает.

И тут в белой стенке перед нами открылся освещённый проход. И вошли туда трое…

И мне захотелось заорать: суки, отправьте обратно, щас же! И больше не трогайте! Пусть мы уже будем подальше от вас, нахрен надо! Там — уж точно не пристрелят и бомбу не уронят на башку! А больше нам, может, ничего и не надо — дайте, суки, жить спокойно!

Еле сдержался.

Потому что на этих были костюмы высокой защиты. Химической и антирадной — уж точно. Белые такие комбезы, шлемы со стеклянным окошком — только глаза еле-еле видны там, в тёмном. Бейджики на груди, без имён — стрелка наша, то есть «Игла», и красная надпись «Стратегическая программа РФ».

Но это всё — фигня, детали. Потому что у двоих — автоматы.

Короткие какие-то, непривычные машинки. Никогда таких не видел. Но явно по нашу душу. Если мы вдруг вздумаем рыпаться. А мы стоим, как хиппи: в свитерах и штанах из цветной травки, в бусах, в сапожках этих местных из паучьего шёлка… Голые и безоружные против ихних автоматов.