Максим Далин - Запах разума

Это было мило. Я постепенно утвердился в мысли, что Денис — забавный парень.

Калюжный о своих снах не распространялся; психологи подозревали, что он их не запоминает. Эдик то и дело видел дикие кошмары, которые не мог ни объяснить, ни описать. Единственное, что из него выбили наши мозгоправы — это безумные цвета того, что ему снилось, цвета, которые не имели названия на человеческом языке. Саня Токорев, громадный, перекачанный и продолжающий качаться парень с физиономией, уровнем интеллекта оскорбившей бы даже гориллу, старался спать в любую подходящую минуту — и снилось ему нечто, вызывающее мощнейшую эрекцию. Витя Кудинов, тощий и злой, очень типичный гопник из предместий, наоборот, изо всех сил старался не спать лишних часов, потому что в снах ему, как он говорил, часто являлась какая-то густая, прозрачная, синеватая, душащая масса, поднимающаяся до самого горла, вся кишащая белыми пузырьками, похожими на коконы.

Со мной было и проще, и сложнее. Мои обычные сны представляли собой бредовую, страшно меня утомляющую, быстро мелькающую вереницу тех самых крохотных пророчеств: мне снился завтрашний день, но в обрывочных микроскопических мелочах, без связи и основы. Колбаска зубной пасты, срывающаяся со щётки в раковину, ветка, хрустнувшая под ногой, комочек ваты с каплей крови, упавший на пол — вот в таком роде, бессмысленно и бесполезно. Тем гаже было ощущение déjà vu, когда какой-то нелепый демон из мелкого садизма прогонял эти видеоролики по второму кругу. Но перед очередным переходом всё резко менялось.

Дважды мои сны становились связными и красочными — и ощущались, как сообщения, донесения, настоящее ясновидение — до озноба. Мне снились места, которые я с трудом мог осмыслить и описать — каждый раз новое; их будто транслировали в мой мозг с непонятной целью. Я помнил эти сны долго и в подробностях; впрочем, это мало помогало психологам: для того, чтобы дать о них хотя бы общее представление, мне надо было стать художником.

Перед вторым переходом, к примеру, я видел… Я не понимаю, что это было: ущелье ли, с тёмными отвесными стенами, в которых прорублены светящиеся желоба, здание ли изнутри, со светящимися белым светом длинными вертикальными оконными проёмами, что-то ли иное… Впрочем, за здание говорили балки перекрытий, плоские, чёрные и глянцевые; к средней, проходившей вдоль здания или ущелья, на сложной системе тросов был подвешен… наверное, лифт или подъёмник, двигающийся почему-то не вверх-вниз, а вдоль стен — с головокружительной скоростью. Я стоял на площадке этого подъёмника, мутно-прозрачной, широкой и не огороженной ничем, кроме бортиков высотой в ладонь, и мой желудок болтался где-то у горла от дикого ощущения высоты и стремительного движения. Почему-то я не чувствовал никакого ветра в лицо… возможно, эту летающую площадку, кроме условных бортиков, огораживало какое-нибудь силовое поле — но ни малейшего желания проверить я не испытывал.

И я был там не один.

Рядом со мной стояли длинные, белёсые, невероятно спокойные существа, четверо или пятеро. Ничего общего с людьми: высокие, выше меня, на двух тонких ногах, но без признаков рук, плеч, даже шеи — тёмные нечеловеческие лица выдавались из белёсых веретенообразных туловищ барельефами, и белёсые наросты возвышались сзади над лицами, как горбы. У этих созданий были внимательные чёрные глаза и маленькие безгубые ротики, которыми они то ли пожёвывали, то ли по-рыбьи глотали воздух. Смотрели существа на меня без страха и без злости, с доброжелательным лёгким любопытством — как на необычное, безвредное, но не слишком интересное явление природы.

Это видение преследовало меня целую неделю. Я извёл пачку бумаги, пытаясь нарисовать одно из этих существ, но у меня выходили рахитичные печальные куклуксклановцы. Я пытался объяснить доку Кириллу, что у меня отчётливое ощущение не столько сна, сколько некоей передачи, случайно пойманного сигнала непонятно откуда, что почему-то это крайне важно и относится ко всем — он кивал, писал, мои рассказы снимали на видео, рисунки забирали, но, кажется, я никого не убедил. Неделю я вспоминал стремительное движение, мелькающие вертикальные оконные проёмы и доброжелательно-любопытные взгляды чёрных глаз на тёмных безносых лицах — через неделю, перед третьим переходом, мне приснился новый сон.

Если в первом сне мне представился действующий механизм, может — иномирное транспортное средство, то во втором я увидел нечто очень старое. Очень. Тут уже давным-давно ничего не работало, если вообще работало когда-нибудь.