Алексей Резник - Гробы спасения

Некому было восхищаться феерическим зрелищем их падения, и никто не радовался серебристым всходам, которые дали семена через несколько дней после грозовой достопамятной ночи…». Сергей Кобзев всю ночь, подарившей ему крепкий безмятежный сон протяженностью в целых восемь часов, видел только одно зрелище: как в свете луны, сверкая и переливаясь всеми оттенками серебра, сыпались космические семена, таившие в себе неведомые на Земле виды энергий…

Кобзев проснулся на рассвете и глазам его предстало зрелище, достойное кисти пейзажиста фламандской школы – роща стройных деревьев со стволами, покрытыми гладкой золотой корой. Во всяком случае, кора вспыхивала под лучами утреннего солнца настоящими золотыми бликами. А между тем, в загадочной роще стоял тенистый полусумрак, наполненный сверхъестественной тишиной и неподвижностью – по ветвям золотоствольных деревьев не бегали деловито на коротких лапках и не выискивали вредных насекомых мелкие певчие птички, а по стволам не шныряли то вверх, то вниз пушистые тибетские белки и колонки. Все там напомнило Кобзеву о мирной кладбищенской тишине и у него в голове вдруг сама собой возникла мысль-убеждение о том, что из этих деревьев нужно напиливать доски, а из этих досок сколачивать гробы для хороших людей. Мысль прилетела неожиданно и выглядела настолько свежо-оригинальной, что Кобзев не сдержался и глупо широко улыбнулся, даже не улыбнулся, а осклабился – мерзко, чисто по лошадиному. Тут же он испугался, что сходит, просто-напросто, с ума. Но, однако, идиотская мысль о существовании несомненной связи между этими деревьями и гробами не упорхнула наружу через правое ухо мотыльком, как это обычно бывает со случайным бредом, а еще сильнее укрепилась не только в уме геолога, но и в его сознании, и, что самое плохое – в подсознании. Причем невольно всплывающие в воображении гробы не вызывали, как это обычно бывало раньше, вспышки острой тоски по изначально утраченной родом людским возможности жить вечно.

Сергей освободился от парашютных строп и осторожно зашагал по направлению к роще Гробовых Деревьев (так он их стал почтительно величать). Причем после первых двух шагов выяснилось, что у него сильно поврежден коленный сустав на правой ноге. Повреждение он получил, очевидно, при приземлении. Сергей задрал порванную штанину и увидел, что правая коленка безобразно распухла, а ее кожные покровы приобрели синюшно-багровый цвет. Кобзев еще удивился – насколько мало встревожило его это печальное обстоятельство и перестав нервировать себя видом обезображенной коленки, он похромал по направлению к роще, причем каждый шаг отдавался острой болью в порванных коленных связках и в мениске, изодравшимся на мелкие клочья.

Когда отчаянный геолог пересек незримую границу Гробовой Рощи, в коленке что-то громко щелкнуло и внутри ее сустава, полыхавшего огнем воспаления, начались бурные ремиссионные процессы. Кобзева мягко обнял ароматный полусумрак, в толще которого ярче вспыхнуло золотое сияние гладкой древесной коры, чьи-то невидимые губы ласково шепнули ему на ухо: «Обними меня скорей!» и, подчиняясь ненавязчиво высказанной просьбе, он подошел к ближайшему стволу, протянул руки и крепко прижал ладони к золоту коры, великолепно отполированной наждаком самой природы. Ствол дерева оказался теплым и на прикосновение человеческих ладоней он, как это ни показалось Кобзеву парадоксальным, ответил приветственной дрожью, горячей волной пробежавшей от глубоко спрятанных под землею корней до самой верхушки кроны, купавшейся в мареве лучей рассвета.

Землю между деревьями сплошным серо-белым ковром покрывал пушистый упругий мох, на поверхности которого играли в догонялки и изменчиво переливались золотые блики отражений древесных стволов. Причем создавалось ощущение, что ковер этот неизвестные хозяева волшебной златоствольной рощи ежедневно тщательно обрабатывали пылесосом – нигде не было видно никакого мусора, обычного для любого леса – ни прошлогодних палых листьев, ни обломанных ветром сухих веток. Кобзев наклонился и потрогал растопыренными пальцами мох – на ощупь он оказался сухим и теплым, и словно приглашал на него опуститься, лечь, широко раскинуть в стороны руки-ноги и, как следует, набраться сил. Кобзев так и сделал, опрокинувшись навзничь и расслабленно прикрыв глаза веками. И тотчас же ему опять привиделись радостно, можно было даже сказать – приветливо, сиявшие свежей теплой позолотой, заменяющей им улыбку, симпатичные, совсем не страшные, гробы. «Как здесь здорово, Бог ты мой! Я никогда не уйду отсюда обратно – ни за что!», – сквозь сладкий, вновь неудержимо навалившийся на него сон, смутно подумал геолог. Во сне он опять видел серебристые семена, по дуге безостановочно валившиеся из космоса на землю, и на этот раз их падение было озвучено тонким звонким журчанием.