Алексей Резник - Осенний чертопад

Фото для обложки Lê Tân

© Алексей Резник, 2020

ISBN 978-5-4498-7024-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Огромные карминные астры, слишком красивые, чтобы быть настоящими, но, тем не менее, являясь именно таковыми, гордо стояли на крепких стеблях, лишь слегка склонив долу роскошные короны из сочных лепестков, под тяжестью, осевшей на них дорожной пыли.

Только самую малость пожелтевшие листья на кустах смородины трепетали тревожной дрожью, показывая слабые отголоски того страха, который испытывало в огороде все живое перед неизбежным наступлением зимы.

Боялся зимы и дед, стоявший среди смородины и с грустью смотревший на астры. Он боялся не за себя. Его угнетала мысль, что скоро начнется отсчет проклятого периода, когда отойдут астры, и в огороде почти целый год не на чем будет задержать взгляд.

Семена этих астр лет восемь назад привезла дочь. После того, как дочь неожиданно умерла, дед стал засевать астрами половину огорода, Бабка ругалась, но ностальгический каприз деда оказался сильнее. Он оставил нетронутой только смородину, потому что жить не мог без варенья из ее ягод. А из смородинного листа получался потрясающий чай – чай потрясающего цвета, в идеале достигающий карминно-красного оттенка, как лепестки любимых астр. С грунтовой дороги в сухую погоду всегда летела пыль, много мелкой пыли, и она густо облепляла астры траурным бархатистым налетом. Деду больно было смотреть на пыльные астры – в такие моменты он ясно понимал, насколько беззащитна и легко ранима была в этом мире красота. Единственное, что его радовало – не призрачность этой красоты. Красота неизменно оставалась красотой, даже под слоем грязной пыли.

Дед с трудом оторвал приклеившийся взгляд от астр и подошел к краю обрыва, которым заканчивалась территория огорода. Внизу тихо текла мелкая зелено-водная речка. Вода в ней тоже боялась наступления зимы и поэтому бежала как можно тише и неслышней в глупой надежде, что жестокий мороз не заметит и минует ее своим обжигающе-мертвящим дыханием. Но желтые лодочки опадавших ивовых листьев своим целеустремленным движением вниз по течению, выдавали воду. Дед стоял как раз между ивами – старыми могучими деревьями, растениями-слонами в его огородном зоопарке. По серой коре-коже деловито сновали неизвестные деду багровые жуки – они оживленно шевелили усиками – к чему-то принюхивались, и тоже тревожно. Листья у ив слабо шелестели. Интонации шелеста гармонично вливались печальными нотами в симфонию уходящего лета. Дед прошел по узкой тропинке из упругого зеленого мха и остановился перед осиной. Бордовые листья осины пребывали в паническом трепете. И было от чего – со ствола-тела их матери голодные олени начисто ободрали кожу-кору. Дед нахмурился, глядя на отпечатки копыт и кучи помета ночных гостей.

«Надо поставить капкан», – мимоходом подумал он, и мысли его устремились в недалекое будущее – к очередной падающей на мир ночи. Дед посмотрел в зеленоватое небо, его немного смутил этот подозрительный зеленоватый оттенок. «Погода меняется, – неуверенно решил он для себя, – как будто к снегопаду. Хотя еще рано – середина сентября». От созерцания неба его отвлек злобный лай собаки во дворе. «Наверное – на зятя», – дед сильнее нахмурился и пошагал, поднимая облачка пыли, через астры к дому. Нахмурился он потому, что не любил своего зятя – мужа умершей дочери. И жалко было собаку. Ветеринар совсем недавно советовал беречь ей голос. Собака была умной и доброй дворнягой, размерами туловища и густотой шерсти немного напоминая сенбернара. А у зятя глаза были темные и недобрые. Зять всегда старался нагнать в них побольше мрака и многозначительности. Неширокую душу ли зятя переполняло это добро, дед ли не успел вовремя заметить, как у него с возрастом помутнели хрусталики в глазах, но оба они твердо знали, что испытывают друг к другу ненависть. Один – от избытка мелочной зависти ко всему окружающему миру, другой – от избытка доброты к нему.

Скрипнули старые ворота, собака преданно и честно взглянула на деда. Дед запустил сухие тонкие пальцы ей в густую шерсть на загривке и пообещал на ужин говяжьей мякоти.

В темных сенях под потолком висели гирлянды мелких помидор, в дюралевом баке изнемогала от вынужденной неподвижности холодная колодезная вода. Он с неохотой открыл оббитую камышом дверь, и по барабанным перепонкам ему сразу ударила фраза зятя: