И. Намор: Будет День

"А старик-то вроде бы жив…" — вспомнил вдруг Олег. — И Пиаже в Женеве. А Выготский умер, царствие ему небесное, но живы-здоровы в Москве Лурия и Леонтьев… Не заговаривай мне зубы!"

Это, и в самом деле, было похоже на попытку "запутать следствие", но Олег от соблазна уйти в бесплодные размышления "о времени и о себе" отказался и вернулся к главному. А главное заключалось в том, что в черепе Баста фон Шаунбурга, как ни крути, сидел уже не совсем Олег Семенович Ицкови ч. А вот кто там сейчас сидел, это и было страшно интересно узнать. И не только интересно, но и жизненно важно, поскольку от понимания того, что за оборотень возник первого января 1936 года в Амстердаме, зависело и все дальнейшее. В частности то, насколько Олег мог доверять нынешним своим инстинктам и импровизациям.

11.02.36 г. 09 ч. 07 мин.

Выстрелами силовые операции не начинаются, а, как правило, завершаются. Во всяком случае, так нам подсказывает логика. И опыт, до кучи, куда ж нам без "вечно зеленого древа жизни"?! И история учит, что зачастую один такой — решительный — "выстрел" требует совершенно невероятных вложений, имея в виду и время, и деньги… и амортизацию человеческих ресурсов. Калории и нервы тоже ведь сгорают несчетно, пока ты готовишь "публичное действие". "Выстрел", которому предстояло прозвучать тринадцатого февраля, потребовал от "команды вселенцев" — "Вселенцы, извращенцы…" — отнюдь не весело сострил про себя Ицкович — такой долгой и утомительной подготовки, что уже не ясно было, что и для чего делается. И управляется ли этот процесс, или их примитивно тащит, несет течением в пучину мировой войны, и нет никакой возможности избежать катастрофы — спастись из захватившего свои жертвы водоворота, наподобие того рыбака, о котором написал любимый Олегом Эдгар По. Но то ли из привычки все время что-нибудь делать, то ли из-за общей скверности характеров, компаньоны продолжали прилежно "работать" и упорно "трудиться", старательно обходя при этом мысли о будущем и этической стороне задуманной операции. Если все время помнить, что и как случится потом — там или здесь — совсем несложно с ума спятить, но вот как раз " пятить " никому и не хотелось.

— Эээ… — потянул Олег, с сомнением рассматривая коричневатый порошок, высыпанный Виктором в обыкновенное чайное блюдце. — Ты уверен, Витя, что это оно? Героин, вроде бы, белый…

— Это он в американских фильмах белый… — отмахнулся Федорчук — … когда-нибудь будет. А по жизни, он разный. Это ты, Цыц, еще афганской наркоты не видел. Там "друг наш Герыч", порой, такой видок имеет, что мама не горюй! И потом, тебе же клиент живым совсем ненадолго нужен, так?

— Ну, если и помрет, не страшно, — согласился с этим разумным во всех отношениях доводом Ицкович и начал осторожно пересыпать отраву в аптекарский пузырек.

Если попробовать рассказать в "той жизни" — в Киеве ли, в Иерусалиме, или в Москве, — что два образованных, интеллигентных, можно сказать, человека будут "бодяжить" в Париже, в кустарной кухонной лаборатории, — героин, вряд ли кто из близко знавших Федорчука и Ицковича поверил бы. Но факт. Как там говорил старина Маркс? Нет, мол, такого преступления, на которое не пойдет буржуазия при восьмистах процентах прибыли? Возможно. Но почти в то же самое время другой бородатый гений показал, на что способны такие вот интеллигентные, в общем-то, люди, как Олег и Виктор, если воодушевить их великими идеями. Разумеется, — Достоевский писал о "революционерах" и был абсолютно прав — как, впрочем, прав был и Маркс. И большевики, и национал-социалисты, и синдикалисты Бенито Муссолини — все они в том или ином смысле были революционерами. Но и бороться с такими "героями", способными буквально на все, можно только их же собственными методами, — чистоплюи быстро нашли бы себя на кладбище и отнюдь не в роли могильщиков.

11.02.36 г. 11 ч. 42 мин.

— Есть что-нибудь оттуда? — спросил Степан.

Они сидели в кафе неподалеку от "химической лаборатории" Виктора и пили кофе с круасанами, маслом и конфитюром. Олег не отказался бы и от коньяка — особенно после вопроса Матвеева — но они уже перешли на "военное положение" и ломать дисциплину не хотелось. А Степа, разумеется, ничего "такого" и в мыслях не держал, поскольку на самом деле о "нашем человеке в ГРУ" — ну да, в РУ РККА, но разве в аббревиатурах дело? — ничего почти не знал. Если бы знал, — никогда бы не спросил. Но он в подробности посвящён не был, потому и поинтересовался. Спросил, и сердце у Олега сжалось от нехороших предчувствий. Сентиментальная мнительность подобного рода оказалась — ну, не диво ли?! — одинаково свойственна и настоящему арийцу и чистокровному, насколько вообще может быть чистокровным современный человек, еврею.