Евгения Мелемина - Полёт попугайчика

Она порой высказывала свои опасения мистеру Митфорду, на что тот отвечал: «Гм…» и требовал новую газету.

Томми рос под влиянием спутавшихся в клубок религий и верований, и в конце концов нажил себе один лишь неподотчетный страх. Ему казалось, что наказание подстерегает его повсюду — страшно было кидаться в уток камнями, страшно было оставить дома нужную тетрадь, страшно было забыть поблагодарить маму за ужин, надеть футболку с черепами, не знать слов молитвы. Ужасно, почти смертельно страшно было влезть в драку, и вообще — ударить человека, огрызнуться, сказать резкое слово. Страшно было огорчить родителей, сорвать ветку с куста или поморщиться от церковного вина.

Конечно, Томми приводилось ломать ветки и драться, и футболку с оскаленным черепом он все-таки приобрел, но каждый раз, когда он переступал невидимую черту, ему становилось не по себе.

Религиозный дух, который миссис Митфорд усердно хранила в доме, держал Томми за глотку. В раннем детстве он часто плакал по ночам, потому что во снах видел себя то в адском пламени, то превращенным за грехи в муравьишку, то похищенным инопланетянами — миссис Митфорд считала, что те охотятся за особо одаренными детишками, чтобы изучить их мозг, а Томми часто называли одаренным.

Продраться сквозь опасную и благочестивую оборону матери было настолько сложно, что Томми пасовал. Он ни разу не позволил себе дотронуться до сигареты или выпить ликера, он ни разу не ночевал у друзей и не возвращался домой позже десяти. До пятнадцати Томми легко мирился со своим послушанием, но теперь ему было почти семнадцать — возраст, когда все вокруг словно с цепи сорвались и выглядели при этом превосходно. Берт Моран курил траву, Минди и Стефани устраивали вечеринки с коктейлями, Курт Лембек лечился от триппера, Карла Нобл не ложилась спать, не выпив рюмки, а Алекс Митчелл научился пускать колечки…

Томми чувствовал, как смутное недовольство своей жизнью постепенно превращается в требование выразить протест. Ему хотелось высказать матери все, что он думает о ее гребаном политеизме, о том, что убийство кота — самое подлое, что она могла сделать, что не стоило резать его модную футболку в лоскуты, и что он, Томми Митфорд, уже взрослый человек, взрослый парень, которому плевать на рай и ад, и на инопланетян, пожалуй, тоже.

Он шел по Речной улице, засунув руки в карманы толстовки и от злости то и дело прикусывал губы. Мысленно он вел диалог с миссис Митфорд, и его лицо странно искажалось — Томми не умел скрывать эмоции.

Выглядел напуганным, когда пугался, растерянным, когда терялся, расстроенным, когда расстраивался.

Неплохо было бы научиться держать себя так, как держится Хогарт, подумал Томми. Переживать все внутри, а снаружи быть совершенно спокойным. Если бы какой-нибудь дурачок подскочил во время свидания, Томми вряд ли смог бы просто показать глазами на дверь. Наверное, он растерялся бы, вскочил, принялся знакомить свою девушку с дурачком, делиться своей пиццей и заминать нелепую ситуацию изо всех сил.

Ему снова представилось лицо девушки — миленькое и раскрасневшееся, с сухими губами, потрескавшимися от жара.

Томми поежился. Теплая постель, чай и тонна лекарств — он всегда болел только так. Мать ни за что не отпустила бы его больного на свидание, даже если бы это было последнее свидание в его жизни.

Наверное, ей пришлось тайком убежать из дома.

Поднимаясь по ступенькам крыльца своего дома, Томми с тоской подумал: вокруг столько парочек. Они творят безумства, встречаются на задних рядах кинотеатров, целуются в коридорах школы, нежничают и делятся друг с другом завтраком. Карла и Алекс тоже скоро образуют уютную парочку — Томми знал, что Алекс неравнодушен к Карле уже год, и вся его бравада и напускная взрослость — все ради нее. Карла знает об этом и наверняка ломается только для виду. Как она сказала — никогда не будет стелиться перед парнем…

Может, уже сейчас, пока Томми снимает кроссовки, Алекс с Карлой лежат в кровати, и он обнимает ее бедра, целует ее живот, а она пытается обхватить ногами его плечи и заставить спуститься ниже.

А может, это происходит давно и регулярно — Карла и Алекс постоянно остаются вдвоем.

Ну вот и все. Томми, ты выброшенный за борт придурок с блокнотиком в кармане.

— Томми?

— Да, мама. — Он выпрямился и аккуратно повесил ветровку.

— Четверть одиннадцатого.

— Я немного задержался.

— Я могла уже давно лежать в постели, Томми. Если я не высплюсь, у меня поднимется давление.