Олег Фомин - Руины Арха

– Ловко придумали, гады, – сказал Борис. – Стеклотина как ловушка для отлова людей. Хоп – и ты у них в логове. В самом сердце культа. Интересно, сколько таких стеклотин в Руинах?

– Но как им удалось приручить стеклотин? Расставляют где хотят, так те еще и добычу переносят именно туда, куда нужно этим уродам.

– Сам бы не прочь узнать. За такую технологию можно купить что угодно. Телепорт из города в город! Без поисков, без затрат времени, без рисковых походов через коридоры с дикими тварями…

Борис бросил окурок в решетку, та дернулась, дала искры, а мимо шагает тюремщик в красном плаще, за ним переставляют лапы спокойно, как верные псы, три волкоршуна, клювы отсвечивают, под гладью бурых перьев перекатываются валуны мышц.

Навстречу шаркает скелет со стопкой грязных мисок, из них ели пленники, несет на кухню. Кости тусклые, пожелтевшие, между ребрами серые пушистые паутинки, болтаются ветхие лоскутки одежды.

Не дадут человеку поспать, мертвых – и тех эксплуатируют.

– Мы от скелетов задницы рвали, – возмущается Борис, – а этим гадам они тапочки в зубах носят. Зажрались!

– Откуда у людоедов такое могущество?

– Вот и я о том же… Вряд ли додумались сами. Вседозволенность и безнаказанность стимулируют деградацию, а не прояснение ума. Думаю, у этих тупиц есть один мозг. Сидит где-нибудь в четырех стенах, изобретает всякую круть, а они его охраняют. Жрать готовят как царю, девок красивых таскают…

К нашей камере подошли двое культистов и стая волкоршунов, я насчитал семь клювов.

Один из каннибалов худой, мне до подбородка, сгорбился как питекантроп, пальцы теребят край плаща, глазищи жадные, язык трется о медные клыки. Имплантированные челюсти из меди не позволяют рту закрыться, с губ текут ручейки слюны. Медные челюсти говорят о низком ранге.

– Давай сожрем прямо здесь, брат Гюнтер! – прохлюпал тощий. – Хочу послушать, как они будут орать!

– Заткнись! – рыкнул второй с сильным акцентом. – А то тебя сожру…

Второй как скала, ладони на поясе, в стальных перчатках с когтями, грудь колесом, взгляд собран, сверкает золото челюстей, они гораздо массивнее, чем у тощего, даже щеки разрезаны, чтобы челюсти помещались, причем клыки у него все тридцать два, а может, и больше, похож на пиранью. Слюна льет рекой. Эти мазохисты носят на поясе бутыль с водой, споласкивать пасть, очень уж быстро высыхает открытая.

Великан Гюнтер снимает с пояса обруч с ключами, вонзает один куда-то в стену рядом с камерой, скрежет, щелчок, и нерводы искранули, я зажмурился на миг, перед глазами поплыли слепые пятна, нерводы расплетаются, края стен всасывают их как спагетти. Кончики, правда, торчат, колышутся, потрескивают, мол, без глупостей…

– На выход! – рыкнул Гюнтер.

Борис переступил шеренгу нерводов, я с опаской следую примеру, кажется, злой куст сейчас воткнется в промежность, но нет. Позади.

Зато впереди – полукольцо волкоршунов и два каннибала. Звероптицы напружинились, как для прыжка, клювы раскрыты, язычки колышутся, предостерегающее шипение…

Гюнтер сжимает и разжимает кулаки, когти лязгают. Тощий сомкнул рукава сутаны, вжик – сверкнули кривые кинжалы с зазубринами, людоед крутанул, острия повернулись вниз. Губы, и без того натянутые, в ухмылке чуть не порвались.

– Этого, – Гюнтер мотнул головой в меня, – в работу, на ферму, а ты…

Шаг к Борису, они бодаются взглядами, Гюнтер на голову выше, но Борис держит улыбку.

– Ты просто создан для арены!

Гигант забрызгал слюной пиджак Бориса.

Нас повели. Слева и справа проплывают камеры, сквозь решетки нерводов и витрины стеклотин вижу заключенных, мужчин больше, чем женщин, вид вполне здоровый, но на лицах безнадега. Вон женщина уткнулась лбом в стену, плачет…

А в одной из камер решетки нет, внутри – у меня перехватило дыхание – лужи крови, человечьи кости с огрызками мяса, кусочки внутренностей. В центре на корточках спиной к нам – культист. Красный глянец плаща и капюшона сливается с багровым болотом, словно вырастает из него кровяной статуей. В петле кишок запутался кинжал с зазубринами. Чавканье, порыкивание…

Гюнтер весело прорычал пирующему по-немецки, я расслышал имя Пьер. В ответ проворчало, кажется, на французском.

Дошли до развилки, нас с Борисом разлучили, Гюнтер и пять волкоршунов повели его влево. Оглядываюсь, но тощий пихает в спину.

– Топай, сладкий, гррр!

Еще и затылок слюной забрызгал, гаденыш. Если бы не пара волкоршунов по обе стороны, я бы этому меднозубому вырвал челюсть. А так пришлось только мысленно занести в картотеку «Замочить при первой возможности».