Олег Фомин - Руины Арха

– Давно в Руинах, Катюш? – спросил Борис.

– Месяц, наверное, – ответила, не открывая глаз.

– Неплохо, – сказал Борис уважительно. – Но в городах, похоже, бывать не доводилось.

Катя встрепенулась. Таращится на Бориса.

– Тут есть города?

– Как раз идем в город, – сообщил я.

– И там… люди? Хорошие? Много хороших людей?

Завелась как голодный ребенок перед корзиной с конфетами.

– Жить можно, – рассмеялся Борис. – Всяко лучше, чем здесь.

– Безопасно, – заверил я, хотя сам ни разу там не был.

– Да-да, – кивает Борис, подыгрывая, – можно набивать пузо, дрыхнуть как суслик, продавать ненужный хлам, покупать нужный. Если повезет, можно найти ремесло и остаться жить. А в крупных городах есть библиотеки и научные центры, где занимаются исследованием Руин, ищут пути выхода.

– Хочу туда! – воскликнула Катя.

– Сперва поешь и просохни, – рассмеялся Борис.

– И так почти высохла.

Катя осматривает себя, пальцы комкают юбку, сползшая лямка бюстгальтера возвращается на плечо, одеяло укутывает плотнее. Похоже, до девушки только сейчас дошло, в каком она виде перед двумя мужчинами.

– Краснеть способна, значит, не все так плохо, – сказал Борис, смеясь. – Но вещички просушить надо, пока костер не погас.

Катя мнется, но затем под одеялом начинается возня. Дабы не смущать, я занялся делом – подбросил в костер пару углечервей из своих запасов. Борис извлек из своей дрессированной бесконечности деревянную жердь, похожую на черенок граблей, втыкает в глину между плитами стены, импровизированная перекладина над языками пламени. Не глядя, берем из Катиной руки, Борису досталась юбка, мне лифчик, развешиваем на жерди.

– Дымом пропахнут, зато будут сухие и теплые, – сказал я.

– Ничего, – сказала Катя. – В Руинах редко грелась у огня, даже запах дыма согревает.

Потом стали ее кормить. Борис разложил на куске ткани гастрономические запасы, мы по очереди протягиваем в девичью лапку съестное, оно тут же исчезает за щеками, хруст такой, будто крошится гранит. Вторая ее рука придерживает одеяло. Румянец девушки запылал здоровьем.

Она ткнула блестящим от жира пальчиком в торбу Бориса.

– А эта сумка волшебная?

Делаю победный жест, посмеиваясь, киваю Борису, мол, свершилось, Борис тоже смеется. Я вновь услышал рассказ о торбе и ее фантастических свойствах, девичьи глаза стали как у лемура.

Возвращаем Кате просушенные вещи, та аж замурлыкала, когда одежка нырнула под одеяло.

– Тепленькие!

Вновь минутка возни, но теперь личико сияет. Одеяло соскальзывает, Катя вскочила, словно завершила танец, лишь задорного клича не хватило, кулачки уперлись в бока, коленка изящно подогнулась. Апельсиновые отражения пламени матово играют на изгибах живота, на яблоках грудей.

Борис всплеснул руками.

– Принцесса!

Катя засмеялась, подбирает одеяло, бурая шерсть снова укрывает спинку.

– Ох, без этой штуки тепло уходит быстро, – сказала и поежилась.

Вынимаю из рюкзака кроссовки, вскоре они болтаются, привязанные шнурками к жерди, над костром.

– Не дело по Руинам босиком плясать, – сказал я.

– Завалялась у меня вещичка, – говорит Борис, запуская кисть в торбу, – нам с Владиком маловата, а тебе будет впору…

Борис извлек из торбы шубку. Белый пушистый мех заставляет Катю ахнуть. Подбежала к Борису, пальцы скользят по соболю, норке, или как они там называются, эти несчастные зверушки, Катя чуть на колени не упала, как пред иконой, на Бориса смотрят влюбленные глаза.

– Откуда?!

Это спросил я. Удивление распирает не меньше, чем Катю.

Ответ стал ясен, когда девушка развернула шубку спиной. Там дырка с монетку, ворсинки вокруг нее темные.

– Нашел, – сказал Борис. – Кое-кому уже была без надобности. Но не будем о грустном. Хватит мерзнуть, надевай.

Катя и шубка стали единым целым, кулачки затянули поясок, полы до бедер, волосы укрыл меховой капюшон.

– Я почти в раю, – выдохнула Катя. – Ребят, вы… вы меня… спасли.

Мы с улыбками переглядываемся.

– Даже не знаю, как благодарить…

Мелькнула скабрезная мысль, но я тут же прогнал. В Руинах самцовый инстинкт кажется мешающим рудиментом. Помню, отец рассказывал, когда его забрали в армию, то гоняли так, что лишь через три месяца, на улице в ночном карауле, вспомнил, что на свете есть такие существа, как бабы…

Передо мной полуголая красотка, а моя реакция почти как у монаха или евнуха. Не до того.

– Кать, у тебя есть оружие? – спросил я.