Андрей Смирнов - Бог Непокорных

— Господин желает знать, что тебе здесь нужно! — Проверещала Хайджи.

То, что Эггро не заговорил сам, было плохим признаком — он становился молчалив, когда готовился к битве. Менее всего сейчас мне хотелось начинать свару с одним из Темных Князей: я восстановил свою силу еще далеко не полностью, в то время как возлегшие на Дне, избежав смерти ценой сделки с Солнцем, сохранили свое могущество и за прошедшие века, несомненно, еще более приумножили его, стягивая к себе энергию злобы, алчности, похоти, гнева и ненависти — начиная от мира людей, продолжая верхними и средними мирами демонов и заканчивая мирами высших демонических элит, где зло было настолько изощрено и разнообразно, принимало такие тонкие и необычные формы, что описать подобное ни на одном из человеческих языков было бы попросту невозможно. Во всем этом имели свою долю Князья Тьмы, и оставалось лишь гадать, как они воспримут возвращение своих бывших братьев. Наверняка они желали узнать — не захотим ли мы присоединиться к ним? Или же опять начнем войну на уничтожение? В случае нашего присоединения им бы пришлось делиться зонами влияния, однако при этом возрос бы общий «вес» Преисподней, что косвенным образом усилило бы и их тоже. В случае новой войны с Небесами им достаточно было бы просто остаться в стороне и подождать, пока мир людей не погрузится в хаос, а ближайшие к нему Сферы не начнут сгорать и распадаться на части — в этом случае возлежащие на Дне ничего бы не потеряли, но неизбежно получили бы свой кусок пирога от боли и разрушений, чинимых наверху. В силу упомянутых причин можно было надеяться на более дипломатичное отношение — однако, Эггро никогда не был склонен к дипломатии…

Впрочем, он все-таки не напал сразу, а принудил говорить вместо себя божество из своей свиты.

Может быть, все-таки есть шанс решить все полюбовно?

— Личные счеты. — Солгал я, вознеся короткую мысленную молитву Лицемеру: пусть Отец Лжи сделает эту ложь убедительной.

Последовала пауза — вероятно, Эггро и Хайджи соображали, какие счеты могут быть у меня к Джигхорту.

— Я ухожу, — добавил я, открывая путь наверх, поскольку не желал дожидаться, пока они придут к каким-либо определенным выводам.

— Отравитель. — Позвала Хайджи.

Я повернулся и холодно посмотрел на богиню рабов. Она открыла рот гораздо шире, чем это сумел бы сделать человек на ее месте, показывая немногочисленные тонкие кривые желтые зубы, между которыми багровели воспаленные десны.

— Не приходи сюда больше.

Разумнее было бы согласиться и уйти, или хотя бы просто промолчать, но… но если бы мы все поступали разумно, вселенная представляла бы собой невыразимо скучное место, не правда ли?

— Не тебе, ничтожество, указывать мне, где находиться, — процедил я. Сожаление об упущенной возможности и понимание того, что иначе поступить я не мог смешались в одну горючую смесь ярости и злобы. Гордость не позволяла отступить, но было и кое-что еще — было понимание того, что, поступившись гордостью, я утратил бы часть своей силы — частицу тех возможностей, которые еще не успел восстановить и которые восстановить никогда бы уже не смог, если бы изменил себе. Не для того я подносил Горгелойгу отраву вместо анкавалэна, а затем бился с Солнечными в безнадежной Войне Остывших Светил, чтобы теперь унижаться перед кем попало.

После моих слов прошел долгий, мучительный миг, а затем Эггро ударил, выбросив вперед руку с зажатым в ней коротким мечом — ибо Хайджи говорила со мной по его воле и поручению, и мой плевок в рабыню в какой-то мере задевал и его. Оружие в этой руке Эггро символизировало все убийства, совершаемые на войне — для каждого точного, смертельного или калечащего удара этот клинок служил архетипом. Я смог минимизировать вред, сделавшись призраком ядовитого дыма, но даже в этой форме, не сморя на задействованные мною атрибуты, которые должны были обеспечить мне идеальную защиту (ибо как можно поразить дым или убить отраву?), Эггро сумел задеть меня, и я ощутил боль. Боль и ярость смешались и обрели форму острой и длинной иглы, которой можно было пользоваться как копьем, а можно было и метать, как дротик. Я назвал ее Тцуанкейо Тхагкуво3, Бесконечное Проклятье, и поразил ею Эггро, насытив перед ударом ядом настолько, насколько мог за краткий миг между оформлением нового атрибута и введением его в действие. Одна из нижних рук Эггро, вооруженная серпом, двинулась в мою сторону — в ответ я принял более плотную форму и вызвал в левой руке меч, готовясь блокировать атаку Кровавого Князя. По правой части тела расходились волны боли, и я не был уверен, что удержу меч, взяв его в другую руку — а между тем, удар серпа Эггро следовало отразить обязательно, ибо из всех оружий Кровавого оно, пожалуй, было наихудшим — все незаживающие раны, упущенные возможности, отрубленные конечности и бесповоротные решения воплощались в этом серпе. Я неизбежно что-то утрачу, если серп коснется меня — и восстановить утраченное потом будет уже невозможно. Я начал поднимать меч, но в этот момент в мою руку вцепилась Хайджи, повиснув на ней словно собака, и я потратил два драгоценных мгновения на то, чтобы влить ей в глотку щедрую порцию яда и освободиться. Хайджи упала вниз, в Бездну, корчась в муках, раздирая собственное горло кривыми ногтями; ее лицо почернело, а глаза вылезли из орбит. Защититься от Эггро я уже не успевал, но удара так и не последовало — подняв взгляд, я увидел, что танец Кровавого Князя изменился. Теперь это была бешенная, безумная пляска, конечности Эггро бездумно месили пространство перед собой; сила двенадцати предметов убийства, которые он держал в своих руках, выплескивалась в никуда. Любой из этих всплесков мог бы нанести мне существенный урон, а то и вовсе уничтожить облик, в котором я воплощался в этом месте — однако ни один из них не достигал цели, Эггро как будто перестал видеть меня. Его фигуру окружило кровавое марево, глаза пылали красным светом. Бездна содрогалась от его танца, души сгорали тысячами от выплесков силы, выбрасываемых Кровавым Князем. Смертный или демон, ангел или младший бог, увидев сейчас Кровавого Князя, оцепенели 3 буквально: «Слово тьмы, не имеющее конца» (мидлейский) бы от ужаса перед его мощью — я же смотрел изумленно, совершенно неожиданно для себя осознав, что вся эта мощь не стоит ничего. Я ослепил Эггро, свел его с ума единственным ударом Тцуанкейо Тхагкуво, заставил захлебываться собственной яростью и тратить силы впустую. В этом было что-то неправильное, что-то такое, чего я никак не ожидал и не мог предусмотреть, но все же сейчас эта неправильность послужила мне на пользу, и стоило воспользовать ситуацией и, наконец, уйти. Позже я обязательно вернусь к этому событию в своих мыслях и постараюсь понять, что же произошло и почему великолепный боец, силу которого я хорошо помнил по временам, предшествовавшим падению Горгелойга, оказался вдруг столь слаб, что не выдержал и одного моего удара? Я никогда не был великим воителем вроде Палача или Безумца, мои сильные стороны — интриги, предательство, коварство и колдовство — приносили хорошие плоды в долгосрочной перспективе, но я никогда не переоценивал своих способностей в прямом столкновении. Я мог доставить массу неприятностей в том случае, если подготовился и спланировал все заранее, учел время, место, оружие, слабые и сильные стороны противника — но сейчас я был совершенно не готов к столкновению с Эггро или с любым другим Темным Князем, даже соответствующий боевой атрибут пришлось формировать буквально на ходу — и я все же победил. Эггро жив, но это легко исправить — я мог добить его или даже попробовать, используя яд в его царственном облике как ключ, распространиться в Кровавом Князе далее, проникнуть в его внутренние миры и бисуриты, отравить и извратить питающие его Источники, уничтожить или свести с ума иные его облики. Я ничего из этого не сделал, потому что все это требовало времени и сил, а главное — было совершенно бесцельно: перед Последовавшими в целом и передо мной в частности стояли сейчас совсем другие задачи, которые требовали незамедлительного решения, а убийство Эггро привлекло бы к этому конфликту слишком много ненужного внимания. Нет-нет, неожиданная слабость одного из возлежащих на Дне — это секрет, который не следует раскрывать прежде времени. У случившегося есть какая-то причина, и я должен понять — какая, чтобы иметь возможность использовать это знание себе на пользу. И менее всего о случившемся следует знать моим любимым братьям.