Борис Конофальский - Саранча

Саблин не поверил услышанному, но переспрашивать не стал, несколько секунд смотрел удивлённо на писаря, а потом стал читать бумагу.

Приказ, от такого-то числа, такого-то года. За доброе отношение к воинскому делу и за выслугу лет, после семи призывов безупречной службы присвоить очередное звание урядника, казаку четвёртого взвода, второй сотни Саблину Акиму Андреевичу.

Печать полка, подпись полковника.

Посидел малость, подумал, не поверил. Ещё раз прочитал.

— Поздравляю, — повторил писарь, как будто подгонял его.

Бумагу с приказом пододвинул Саблину. Забирай. Но не встал, руку жать не принялся. Вроде как и разговор закончил.

Аким приказ взял. Сложил бережно, в нагрудный карман кителя положил. Встал, попрощался, вышел. Никто его не поздравлял, казаки в курилке только глянули, и всё. Вот такой вот праздник.

Но как бы там не было, а для него это был праздник. Домой не хотелось. Жена разве сможет эту его радость оценить. Нет, не поймёт она, что для казака значат эти слова:

«За доброе отношение к воинскому делу, и за выслугу лет после семи призывов безупречной службы…», — жена не поймёт, что это значит. Она же не видела, как он вставал под пули, прикрывшись хлипким щитом, чтобы подойти к противнику на выстрел дробовика, на бросок гранаты. Как молитву повторяя на каждом шагу, мантру, что запомнил ещё в учебке: «Одна пуля щит и броню одновременно не пробивает. Одна пуля щит и броню одновременно не пробивает. Одна пуля щит и броню одновременно не пробивает».

Разве жена это видела? Нет. А ему так хотелось, что бы с ним сейчас был хоть кто-то из тех, кто знал, как даются эти звания. Ему нужно было признание мужичин, казаков, воинов, а не признание жены. Для детей и жены он и так самый лучший казак в станице.

Но Юрка Червоненко в это время плавал в биованне, в коме, выращивал себе новое лёгкое. Можно было, конечно, позвать казаков из его взвода, но он думал, что они могут не пойти. Естественно, во взводе он пользовался уважением, но то было до рейда. До того злополучного рейда. А сейчас Бог знает, как воспримут его повышение казаки из его взвода. Савченко, да, можно было позвать его. Но это было опять не то. Казаки увидят, так скажут, что звание он с куркулём-промысловиком обмывает, а не с братами-казаками.

В общем, постеснялся он приглашать кого-либо. Но отпраздновать решил. Хоть самую малость. Хотелось ему, он не так уж и много праздновал в своей жизни. В болоте да на войне разве праздники.

Сел на квадроцикл, секунду думал. Где казаку можно немного попраздновать. Место в станице только одно — чайная. Туда и поехал.

Утро, чайная пустая. Казаков мало совсем, да и не казаков приезжих тоже. Нормальный люд на рыбалке. Или в поле.

Саблин здоровался с теми казаками, что тут были, они кивали в ответ, но едва. Видно, все наслышаны про его дело. Так это ж станица, тут по-другому и быть не может.

Он снял фуражку, сел за пустой стол. К нему тотчас подошла маленькая китаянка, юбка короткая, ноги тонкие под ней. Говорит плохо. Но улыбается. Он подумал, что даст ей на чай. Немного, но даст. Заказал у неё рюмку кукурузной водки и лепёшку с курицей и острым соусом. Ну, небогатый стол, конечно, небогатый, но ему на учёбу сына да на лодку надо деньги искать, не до пиров ему.

Сидит, волосы приглаживает здоровой рукой. Ждёт, когда официантка ему заказ принесёт. И видит, что Юнь, главная здесь в чайной, она за прилавком стоит, все деньги через неё ходят, с официанткой поговорила, на него посмотрела и улыбнулась ему. И вдруг случается удивительное. Эта самая Юнь выходит из-за прилавка и идёт к нему. Она для китаянки высока. Носит узкие брюки, идеально чиста и причёсана. Волосы стянуты в замысловатый кокон на затылке. Такое нечасто случается, что бы она из-за прилавка выходила, и главное — сама несёт на подносе рюмку водки. А они даже и не разговаривали никогда, здоровались только. Она подошла, подошла рюмку на стол, а все, кто был в чайной, смотрят удивлённо. Чего это баба вытворяет. А Юнь говорит Саблину на хорошем русском:

— Здравствуйте, Аким. Вы у нас гость нечастый, а по утрам и вовсе никогда не приходили, может, случилось у вас что-нибудь?

И голос у неё мелодичный, чистый. И улыбается она ему. Поставила рюмку, поднос под мышку взяла и стоит, не уходит. Ждёт ответа. А он что-то заволновался. Не каждый день с ним женщины вот так заговаривают. Да ещё такие. Сидит, оглядывается. Ловит удивлённые взгляды посетителей и смущается. А она всё стоит. Стоит и стоит, не уходит. Тогда он лезет в карман, достаёт оттуда приказ о присвоении звания, протягивает ей. Читай, мол. Зачем он это делает, Бог его знает.