Станислав Городков - Вариант Новгород-1470

— Интересно, — пробормотал Дан, — очень интересно. — И обратился к Домашу: — От кого, говоришь, мешочек?

— От вдовицы-молодицы, — повторил гончар. И ехидно добавил: — Видать, славная девица!

— Вдовица-молодица, — автоматически произнес за Домашем Дан и сразу вспомнил службу в церкви 3 недели тому назад. Он, Семен, Вавула с семейством и стоящая с девочкой статная новгородка. Новгородка с невероятно сине-зелеными глазами — озерами… Он, Дан, спрашивает у Семена, кто она. И пытается снова увидеть ее глаза. А потом, к концу службы, Дана отвлекают и когда он снова поворачивается, новгородки уже нет.

Встреча с владыкой новгородским произошла в палатах Софиевского собора, на территории городского детинца. Именно здесь находилась резиденция Ионы, чуть ли не самого влиятельного чиновника Господина Великого Новгорода.

… Дверь у входа преградил мощный крепкий человек в темном.

— К владыке, — прошелестел, сопровождающий Дана монах. Человек отступил в сторону.

Рослый худой мужчина… — Нет, стариком, Дан бы поостерегся его назвать… — лежал на узком ложе. Возле ложа, на простых деревянных табуретах, сидели двое служителей церкви. Лежащий и церковники о чем-то беседовали. При виде Дана слуги божьи, судя по одеянию — из церковных сановников, тут же прекратили разговор, встали и, молча поклонившись лежащему, вышли из помещения-кельи. Дан лишь скользнул по ним взглядом и зафиксировал их внешний вид — один был белес, узколиц, тонок и высок, почти, как Дан, ростом; второй плотен, темноволос, более широколиц и на голову ниже Дана.

— Садись, — уронил лежавший на ложе мужчина, обращаясь к Дану, и указал глазами на табурет рядом с собой.

— Старыми богами балуешься, — едва Дан присел, неожиданно, с укоризной, сказал мужчина. — Продаешь идолов на Торжище.

Дан напряженно застыл на краешке табурета.

— Тебя знаю, — тихо промолвил лежавший, — меня же зовут владыка Иона. — Владыка помолчал, а затем продолжил: — Однако, оставим купцам новгородским дела торговые. Я с тобой хочу поговорить о… — Дан с облегчением выдохнул и попытался незаметно подвинуться на табурете, чтобы усесться удобнее…

О чем с ним беседовал новгородский архиепископ, Дан не сказал никому. Ни тысяцкому Василию с посадником Дмитрием, пытавшимся узнать у Дана содержание разговора, его разговора с владыкой, ни Домашу, вроде как бы случайно заинтересовавшемуся здоровьем архиепископа. Домашним — Вавуле, Семену, Нежку и другим, Дан тоже не ответил на вопросы о владыке. Всех, кто спрашивал его о встрече с владыкой или задавал какие-либо наводящие вопросы, Дан с чистой совестью отправлял в покои Ионы в Софиевском соборе, сообщая им, что там они могут сами все узнать. И не потому Дан так делал, что глава новгородской церкви просил его об этом — не разглашать их беседу, хотя владыка и давал такой совет, а потому что большая часть их разговора касалась лично Дана и имела мало отношения к остальным. А та, что имела, была весьма нелицеприятна для них. Особенно для бояр. Ну, а в общем… Владыка Иона являлся самым настоящим патриотом Новгорода. Причем гораздо большим, чем Марфа Семеновна Борецкая со всем своим окружением, видевшем в Москве, в первую очередь, опасность лишь для своей боярской свободы. И для огромной боярской казны.

Владыка, как оказалось, довольно давно и пристально следил за деятельностью Дана. И обещал поддержку Дану. В делах, направленных на пользу Новгорода. Но неофициально. Официально ранг церковного сановника не позволял.

— Не должна церковь, — сказал архиепископ, — открыто вмешиваться в дела мирские, напрямую управлять городом.

И Дан его понял — холодный северо-восток Европы — это не солнечная Италия, где католические сановники зачастую являлись и мирскими владыками. Розыск же напавших на Дана и Домаша татей, учиненный владыкой, и временные посты из воинов-монахов, на выходах из города объяснялись очень просто…

Иона родился в Новгороде. Став монахом, он не слишком задумывался об окружающем его мире. Он просто делал то, к чему, как он думал, у него было призвание — служил богу. А все вокруг было вторично и не очень важно. Однако, дослужившись до высшего церковного чина и вынужденный теперь, в силу своего положения, смотреть на мир шире — не только, как рядовой священнослужитель, но и как один из управителей города, Иона понял, ему не нравится то, что происходит с Новгородом. Господин Великий Новгород, самостоятельный, свободолюбивый город, с мнением которого ранее считались все соседи, город, где княжил еще Рюрик и «откуда есть пошла земля руськая», неумолимо превращался в рядовое, разве что несколько великоватое, заштатное поселение. Место, каких много на просторах и Руси, и Германии, и прочей Европы… Иона не мог найти этому объяснения. И винил во всем сильных и жадных соседей, окружавших Новгород. И, не в последнюю очередь, Москву. Не столько сильное, сколько жадное московское княжество все время отщипывало по кусочку от Новгорода и только и ждало момента, когда город детства Ионы, город, к которому он привык и в котором он родился, окончательно ослабеет. Иона видел, что еще год-два и Москва совсем завоюет новогородскую землю. И, вдруг, чудо, появилась надежда! Надежда, изменить судьбу Новгорода, сделать его не слабее соседей. Надежда, связанная с неизвестно откуда прибывшим в Новгород литвином Даном. Этот литвин или, как утверждали — правда, не очень понятно, зрячие старцы, а еще, как донесли владыке — недавно появившийся слух, скрывающийся чужеземный боярин, если отбросить в сторону все его, заморского боярина сомнительные пророчества, видел то, что не мог увидеть даже он, Иона. Не говоря уже о погрязших в ежедневных заботах мирянах… Более того, этот заморский боярич сумел показать боярам новгородским — боярыне Марфе, посаднику Дмитрию и тысяцкому Василию, а также ему, Ионе, то, что происходит в Новгороде на самом деле. Показать то, что они не видели. Показать, что, несмотря на имеющиеся в Новгороде проблемы, он все равно очень силен, и уж всяко не хуже соседних Москвы и Ливонского ордена. Только нужно правильно использовать его силу… Даже несколько простеньких советов «литвина» при минимуме денежных трат и весьма слабеньких усилиях со стороны города, продемонстрировали новгородским боярам и Ионе имеющуюся в городе мощь. И чернь сразу стала меньше восхвалять московского князя, особенно после того, как на торжище, на лобном месте, при всем «честном народе» несколько бывших мастеров и купцов московских просили помощи у новгородцев и рассказывали, почему бежали из-под руки московского князя. Литвин назвал это очень длинно и непонятно — «ин-фор-ма-ци-онная ди-вер-си-я». То есть, литвин, прекрасно знал, что делал и что нужно делать для того, дабы Новгород снова стал сильным… И, вдруг, на литвина и его подельника, бывшего воина из пограничной засады-гарнизона Домаша, совершают нападение. Нагло, днем, на виду у работающих на стенах города новгородцев! Иона тогда здорово испугался, испугался за странного заморского аристократа, в которого поверил и с судьбой которого теперь связывал столько надежд, связывал судьбу Новгорода. Испугался, что его может убить какая-то лузга, тати без роду и племени, которых даже трудно назвать адамовым племенем. И сразу отдал приказ монахам-воинам из архиепископского полка найти этих тварей, покусившихся на его надежду, надежду изменить судьбу города. А заодно и так напугать людишек, занимающихся ночным разбоем в Новгороде, чтобы намертво вбили в голову имя-прозвище «литвин Дан» и обходили его десятой дорогой. Ибо помнили, что находится сей «литвин» под охраной, особой охраной, новагородского владыки Ионы…