Кирилл Ситников - Керины сказки

– Сегодня девятый день. Душа улетает. Навсегда. Связи не будет.

– Бляяяяя… – после минутного молчания произнес Жерехов. – Сань… Где ты похоронен-то? Я буду приходить на могилу, правда, раз в неделю минимум, там как получится, но я постара…

– Жерех, ты не понимаешь. Умер не я. Умер ты.

– Ха!.. ЧТО?

– «Боинг», на котором ты летел в Новосиб 9 дней назад… Он исчез с радаров в 21:57… Сначала говорили, что теракт, потом про человеческий фактор… Ну, по классике… Тебя нашли почти сразу, я был на опознании… Мне очень жаль.

– Что ты… что ты несёшь?! Я лечу прямо сейчас в самолёте, составляю договор! А ты проходишь сквозь самолёты на высоте 11 кэмэ!

– Нет. Я лежу сейчас на диване у медиума Никаноровой.. это сеанс. А твой самолёт.. Неужели ты ничего не замечал?

– Не замечал ЧЕГО?!

Жерехов выглянул в салон. Ничего необычного… И тут его осенило. Жиробас в первом ряду. Мать с плачущим сыном, пара петтингующих друг друга молодоженов, спящий военный.. Все эти пассажиры летели с ним всегда. Все эти 9 дней. Как и стюардесса, подозрительно пялящаяся на него. Он просто никогда этого не замечал. Потому что переделывал договор.

Жерехов юркнул обратно и закрыл дверь. У него была еще одна зацепка.

– Посадочные талоны! Я сохранил их все! Для бухгалтерии!!!

Жерехов достал из паспорта стопку талонов и стал судорожно их перебирать, будто проигравшийся в хлам картежник-неудачник, ищущий шулерство. На всех талонах – один и тот же номер рейса. Одно и то же место. И одна и та же дата. 13 февраля. Девять дней назад.

Жерехов конечно же смотрел «Шестое чувство». Но такой эпической сцены понимания собственной мертвенности, как у Брюса Виллиса, у него не получилось – площадь авиатуалета была слишком мала для ошеломленного брожения под инфернальную музыку. Поэтому он просто перестал чувствовать ноги и сполз по двери на пол.

– Как мама?…

– Держится… Я был у неё сегодня утром. Привёз лекарств. От сердца там и всё такое…

– Почему ты сразу мне не сказал?

– Я… я не знаю… Я хотел просто, ну знаешь… Просто поговорить. После твоего повышения мы ж ваще никак… Я понимаю – у тебя работа, договорА, встречи всякие… Ты меня даже с днюхой не поздравил… Я тебе в вотсапе написал, типа «охуел штоли», а ты не ответил…

– Наверное, не доставлено было…

– Не, там потом галочки стали синенькие, типа ты прочитал. Но не важно. Мы… мы ж так вот при жизни в последний год не виделись даже. Ты то там, то сям… Ежегодные шашлыманы майские проебали… Я тебе звонил-звонил, а ты всё шаблонами отписывался. Я уже хотел к тебе в офис заявиться, потому что ты меня конкретно с игнором заебал. Злой был ****ец. Но не успел… Напился в говно. Может, щас с тобой бы летел, если б жена водку оставшуюся не вылила и по щам не настучала. Говорит, знаю бабу одну, Никонорову, она медиум натуральный, без этого тээнтэшного разводняка. Но у неё дорого ****ец, тридцать тыщ сеанс. Ну хули, я «пежоху» продал.. Ради друга жалко что ль. На 9 дней хватит.

…Девять дней. Ровно столько человеческая душа шляется по нашему миру. Её удерживают здесь не какие-то там физические процессы или библейская хренотень. Она цепляется за то, к чему была всегда привязана. Самому любимому, самому ценному, что было её жизнью – любимым, дому, кастрированному коту или зимней подлёдной рыбалке. Душа же бизнесмена Жерехова вцепилась в работу, поглотившую его с головой. Захватившую его целиком и, будто собственница-жена, отгоняющую от него всё остальное.

…Жерехов посмотрел на часы. 21:48.

– У нас еще девять минут?

– Да.

– Слышал анекдот про евреев и анальгин?

– Что?

– Короче…

И Жерехов рассказал ему анекдот. Они посмеялись, и Санчо вспомнил анекдот про Рабиновича на Красной площади. А потом они поговорили о бабах. А затем плавно перетекли на тему машин. Эти последние девять минут их дружбы они болтали не затыкаясь, словно радиоведущие, которых штрафанут за паузу в эфире. Это была совершенно обычная беседа двух лучших друзей – с сальными шутками, взаимными подколами, за которые вообще-то надо бить в морду, но лучшему другу простительно и не такое. Они улыбались друг другу и были счастливы. Были оба живы эти сраные девять минут.

Но потом в дверь постучали.

Оба притихли, но стук возобновился.

– Откройте, пожалуйста, дверь! – настойчиво сказала стюардесса.

– Не открою! – заговорщицки подмигивая Санчо, проскрежетал Жерехов. – У меня тут, знаете ли, процесс!

Оба тихо захихикали, но быстро прекратили – дверь исчезла. На пороге стояла грозная барышня в уни-форме.