Кирилл Ситников - Керины сказки

– Это он, Серж?

– Нет, это пассатижи. И не называй меня Серж, лады?

– Окей… Это?

– Горячо. Это гвоздь, он нам понадобится. А молоток рядом с шуруповёр… Короче, вот он.

– Так бы и сказал – штучка, которой стучит невропатолог по коленкам! Что теперь?

– Теперь надо выпить.

– У меня есть вино.

– Не, я не запиваю.

– Тогда ничего…

– Можно кофейку.

– Это пожалуйста. Маккиато, латте, раф с маршмеллоу?

– Бляяяяяя. Хотя бы чаёк заваришь?

– Легко, бро! Да Хун Пао, Женьшеневый улун, Лапачо…

– Всё-всё, я понял. В принципе, можно и на сухую. Бери подлокотник и приставляй к кушетке.

– Так.

– Теперь приставляй гвоздь.

– Готово.

– Вряд ли он хорошо зайдёт шляпкой. Переверни его. Ага. Теперь вбивай.

Лурье размахнулся и, зажмурившись, ударил по гвоздю. Серёга вздохнул и выудил гвоздь из белоснежных зарослей ковролина:

– Знаешь, если бы Ахиллес так ****ил Гектора, Троя процветала бы до сих пор, и уже была бы ядерной державой.

– Но я же бил…

– Именно. А надо ***нуть.

– Я не понимаю…

– Думай как гвоздь.

– А как думает гвоздь?

– Ему очень грустно. Только представь – миллионы лет он лежал железной рудой в центре огромной горы. Затем плескался в бушующем огне мартеновских печей. Всё указывало на его великое предназначение. Будто его готовили для чего-то ****ец грандиозного. Но потом наступило бесконечное разочарование: вместо избранности, масштабности, События – многолетнее заточение в компании изоленты и китайских пассатиж.

Лурье посмотрел на гвоздь – тот плаксиво замерцал шляпкой.

– Помоги ему. – продолжал Серёга. – он мечтает победить хотя бы дерево. Почувствуй его силу.

– Ссссииииилу…

– Нет-нет-нет, не надо этого сахарного придыхания, просто «силу», хорошо? В общем, ***рь, Славик.

Лурье мысленно включил в голове саундтрек из «Гладиатора» и влупил по гвоздю что есть мочи…

– …АААААА!!!!! Мой палец!… – заскакал стилист, выронив молоток. – Какая же жуткая боль!..

– Так! – затараторил Серёга и заплясал вокруг него. – Заебись! Не держи в себе, не держи в себе! Ты не интервью даёшь! Слова из сердца должны выходить, из души!

– Вот! Вот! Молодчина, Славик!

– Звони в «скорую»!!

– Не надо никакой «скорой», просто подуй на него и всё. Вот таааак, легче?

– Да..

– Гут. А теперь посмотри на свою работу.

Лурье вытер слёзы и уставился на дормезю. Кушетка выглядела как новая – с позолоченной виноградной лозой.

– Я хочу ещё!

– Давай, Славян! Второй гвоздь тут точно не помешает!

…Они сидели на ворсистом ковролине и курили Серёгину «Приму».

– А знаешь, – закончив кашлять, произнёс Лурье, – я когда по пальцу второй раз попал, я вспомнил кое-что. Я уже это делал, бля буду… Очень давно, когда в Когалыме жил. ПапА.. Батя мой картину с рынка притащил. В рамке. Там парусник был. Белый такой. И чайки. Мы её вдвоём на кухне вешали. Точно. И молоток был, и гвозди… И палец. Батя умер мой давно. А картина висит наверное.

Серёга медленно поднялся и стряхнул пепел с рубашки.

– Это хорошо, что ты вспомнил. Охуенно. Теперь осталось последнее дело.

С этими словами он схватил молоток и за минуту превратил дормезю в мечту истопника.

– Ты что натворил, чмо усатое?!

– Да она нахуй тебе не нужна.

– Это ж… Я же.. Лучистая… Как теперь идеи…!!!!

– Идеи? Идеи… А где была придумана самая блестящая твоя идея?

– В смысле?! Тут, на дормезю! На дормезю, бля!

– Не ****и.

– Да какая разница… – ответил предынфарктный Лурье и, подумав, добавил. – На Малибу?

– Мимо.

– В туалете «Сохо»? Гоа? Нет, маникюр в Амстере!

– Тебе ещё раз по пальчику въебать? Хули ты себя обманываешь?

И Лурье вспомнил.

…Это было в октябре. Кажется, очень давно. Он ехал на метро из Алтуфьево, где снимал комнату, через всю Москву, до «Пражки», где за 100 рэ стриг ветеранов труда на пару с Абдуллой. Вроде на «Владыкино» в вагон зашла студентка и уселась напротив, привычно для дам расфокусировав взгляд внутрь себя. Славик не мог оторвать от неё взгляд. Она была безумно красива, но… Если подправить волосы вот тут… И завернуть вот так… Убрать к ****ям эту чёлку… Так к нему пришла его первая идея. Идея, с которой он честно выиграл первый в своей жизни увесистый конкурс, и его взяли в салон на «Беговой».

– Я вспомнил. Вспомнил, Серёга!… Серый?

Но муза уже не было.

…До Лучистой было еще полтора часа. Славик Давикоза вышел из дому, прошёл швейцара/охрану/шлагбаум/охрану/забор/охрану и спустился в метро. Он час катался по Кольцевой, всматриваясь в хмурые лица, вдыхая тысячи Серёг, вслушиваясь в студенческий щебет и вялые пенсионные перепалки. Но идея не приходила. Ругая матом дебильного муза, на «Тверской» он вышел на поверхность и уныло побрёл к салону, у которого уже парковалась мадам Лучистая, норовя стать очередной звездой «Ютуба». И тут он увидел клён. Обычный клён, мимо которого он проезжал каждый день. Славик мысленно приставил под его раскидистую крону искусственный лик Лучистой. Если подправить волосы вот тут… И завернуть вот так… Убрать к ****ям эту чёлку…