Виталий Каплан - И силуэт совиный

– Ухожу-ухожу, ваше высокопреосвященство, – краем глаз улыбнулся куратор. – Не стану мешать разговору. Не торопитесь, мне есть чем заняться.

И он быстренько слинял за дверь.

Владыка Пафнутий снова меня удивил. Он уселся в гостевое кресло и кивнул мне в сторону кураторского стола. И что оставалось делать? Стоять? Просить его поменяться местами? Пришлось пройти и сесть на Лукичевое место. Наверняка, стороннему наблюдателю это показалось бы забавным: мирянин восседает как начальник, а архиерей Божий скромно ютится рядышком, точно робкий посетитель. Впрочем, сообразил я, сторонний наблюдатель это обязательно и увидит: камеры-то наверняка всё пишут.

– Ну здравствуйте, Александр, – нарушил неловкую тишину митрополит. – Давайте сразу поставим точки над i. Вы не из моего, так сказать, лагеря. Я вам неприятен, вы считаете меня волком в овечьей шкуре, лисой, крысой, иудой, обновленцем, перерожденцем… короче, предателем матери-Церкви. Не делайте удивлённое лицо, я же всё понимаю. Так вот, я решил встретиться с вами и поговорить. Объяснить некоторые вещи. Прошу извинить, что воспользовался для этого милейшим Иваном Лукичем, но ведь если бы я через свой секретариат пригласил вас к себе в загородную резиденцию – вы ведь не пошли бы, так? Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых…

– Владыко… – преодолел я спазм в горле, – я вот чего не пойму: а со мной-то зачем? Кто вы и кто я? Ну понятно, сейчас выборы… но нас, избирателей, миллионы. Чем я выделяюсь из общей массы?

Владыка понимающе кивнул.

– Резонный вопрос. Отвечаю: лично вы – ничем. И, уж простите, но загадкой для меня вы не являетесь. Уровень вашей веры и вашу церковную позицию я прекрасно вижу. Нет, не буду говорить, что вы плохой христианин. Скорее даже наоборот. Обычно так и бывает: свои своя не познаша. Не стану лукавить: вы мне интересны не сами по себе. Но у меня к вам просьба. Мне хотелось бы встретиться и поговорить с вашим дедом, архимандритом Димитрием. В неформальной обстановке, а значит, не у меня. Прошу вас посодействовать этому. Убедите дедушку, что нам действительно нужно встретиться. – Он вздохнул. – Я, конечно, получал сигналы, как он обо мне отзывается. Что ж, это его право, а в Церкви надлежит быть, по слову апостола, разномыслиям. Но разномыслия только тогда полезны, когда проблемы обсуждаются, когда происходит диалог. Ваш дед, как мне известно, общаться со мной не хочет, и это прискорбно. Да, я видел ту запись, которую вы недавно сделали. Позиция чёткая и даже по-своему верная. Но это ведь только половинка правды…

В животе у меня заныло. Разговор сделался похож на омут: вроде бы чистая вода, кувшинки плавают, водомерки бегают, солнечные лучи глубоко водную толщу протыкают – но тебя затягивает вниз, и чем дальше, тем больше мути, а на дне… ясно кто там водится.

– В чём же ваша половинка, владыко? – мрачно осведомился я. – Вот вы рукополагаете женщин, вы венчаете содомитов, вы пренебрежительно отзываетесь о целомудрии, вы… Всё это противоречит и Священному Писанию, и каноническому праву, и опыту Церкви. Да что я говорю, вы в сто раз меня лучше знаете и Писание, и каноны. Но зачем же тогда?

Митрополит посмотрел на меня, как смотрят на больного ребёнка – сочувственно и уверенно. Ничего, малыш, сейчас мы сделаем тебе укольчик – и будет лучше.

– Спрашиваете, зачем? Да затем, Александр, чтобы спасти Церковь. Да, пафосно звучит, понимаю. Но это правда. Печальная, горькая, некрасивая… но правда. Вы сами прекрасно видите, что происходит в стране и мире. Видите, что православие у нас, да и повсюду, в общем, переживает очередное гонение. Может быть, самое страшное гонение за всю историю Церкви. Потому что когда нас резали, жгли, гноили в лагерях – это происходило всё-таки в других условиях. Общество было другим, понимаете? У людей были чёткие моральные ценности, даже у атеистов. Даже когда нас высмеивали – те, кто смеялись, всё равно душой, подсознанием были нашими. Сейчас всё изменилось. Нынешние гонения происходят на совсем другом фоне. По причине умножения беззакония во многих охладела любовь. Даже не просто во многих – практически во всех. Люди берут от жизни всё. У людей нет уже никаких духовных запросов. Вы, может, удивитесь, но даже у сектантов и оккультистов дефицит аудитории. Нас не убивают – мы сами вымираем, потому что дышать этим отравленным воздухом не можем, наши лёгкие привыкли к кислороду…

– Что-то я не пойму, владыко, – от слов его, правильных как кирпичи, у меня уже сплющивались мозги. – Вы к чему ведёте?