Борис Батыршин - Забытые в небе

Чуть не сцепились тогда…

– Эй, на дредноуте! – донеслось с пироги. – Мы пробежимся вперёд и подождём вас за Бородинским Мостом. А а то терпежу нет плестись за этой шаландой.

Ударили вёсла и пирога полетела стрелой. За ней, словно пенные усы на воде, разбегались по сторонам строки великого Лонгфелло:

Жёсткий пожарный шланг выскользнул из онемевших пальцев, и Сергей, проделав в полёте кульбит, Сергей, словно в рыхлый, пушистый снег, свалился в двухметровые наслоения Ковра. Вставать было нелегко – без ковроступов ноги по бёдра проваливались в буро- зелёную губчатую массу.

Продырявленный баллончик со спорами угодил в самый центр Пятна. От места падения, словно от камешка, брошенного в пруд, разбежалась круговая волна – там, где она прошла, зелёно-бурая хищная плёнка превращалась в рваные, ломкие чёрные лоскутья.

«…остатки Пятна. Главного, мать его, хищника на Ковре – во всяком случае, на поверхности…»

Сергей осторожно потрогал лоскут кончиком рогатины – тот рассыпался пылью, оставив запах сушёных грибов.

«…точно, грибница и есть. Молодчина, Яша, в кои-то веки придумал что-то полезное!.."

Седрик лежал неподвижным кулём, весь засыпанный тонким чёрным прахом. Сергей потряс его за плечо – в ответ раздался сдавленный, полный мучительной боли, стон – перевернул на спину и выругался. Лицо сетуньца выглядело так, словно в него плеснули крепкой кислотой. В определённой степени, подумал егерь, так оно и есть: пищеварительный фермент, вырабатываемый Пятном, не зря имеет сильный кислотный запах. Кожа на щеках, скулах, на лбу слезала клочьями, на месте глаз язвы, наполненные кровавой слизью. Пострадало не только лицо – одежда Седрика (он, как и прочие обитатели Сетуньского стана, предпочитал жилеты- безрукавки из кожи) разъедена до дыр, и в них видны белёсые пузыри, как после ожога второй степени.

– Хр-р… – просипел Седрик. – Пристре… …аха… ли, Бич…. боль…хр… но… как же… хр-р-р… больно…

Сергей его не слушал. Проваливаясь в мох по бёдра, он добрёл до «Ермака», вытащил из-под клапана аптечку.

«…так… заживляющие мази… обезболивающий эликсир… мало, мало – с него словно кожу заживо содрали, и даже не содрали, хуже – судя по всему, остатки фермента ещё продолжают пожирать плоть – вон, как пузырится голое мясо на щеках…»

Рука нащупала баночки из толстого стекла. Внутри – что-то вроде ярко-зелёного геля, в котором плавают мелкие волокна.

«…слизни. Если уж они не помогут, то ничего не поможет. Правда, у Седрика наверняка есть и свои эликсиры – но кто знает, как они действуют? Сам-то он ничего сейчас не скажет…»

Слизней Сергей наложил сетуньцу на лицо – они сразу тали похожи на изысканную косметическую маску. Срезал кожаного жилета, осторожно полил водой из фляги кислотный ожог на груди. Седрик дёрнулся, выгнулся в мучительной судороге.

– …Потерпи, брат, ещё чуть-чуть. Скоро станет легче, клык на холодец…

Острием ножа вскрыл один за другим волдыри – из них полилась мутно-жёлтая жижа – и наложил слой заживляющей мази.

На кисти сетуньца смотреть не хотелось. Сергей покрыл окровавленные, без единого лоскута кожи, пальцы, остатками мази и замотал бинтом.

«…ну, вот и всё. Пора выбираться. Для начала – прочь с Ковра…»

Он извлёк из «Ермака» спальный мешок, уложил на него сетуньца – на каждое движение тот отзывался стонами и зубовным скрежетом – и ползком, пятясь, поволок по запорошенному чёрным прахом мху. Мелькнула мысль – так в старых фильмах про войну таскали на шинелях раненых…

Наблюдая за действием споры, Сергей отметил, что у изобретения доцента Шапиро имелся некий ограниченный ресурс действия. Чёрная волна кое-где не добежала до краёв Пятна – затухла, угасла, оставив по контуру разрозненные лужицы– уже неопасные, размером не больше газетного листа. Проползая мимо одного из таких ошмётков, егерь остановился, достал баночку из-под слизня. Осторожно действуя кончиком кукри, он отделил маленький клочок пятна, утрамбовал в ёмкость и плотно заткнул притёртой крышкой. После чего долго вытирал лезвие о мох.

«…отдам Яше. Путь изучает, миколог хренов. Глядишь, и статейку тиснет в каком-нибудь научном журнале, порадуется…»

Тащить, тяжёлого, как покойник, сетуньца было неимоверно трудно. Ковёр при попытке упереться коленями, предательски продавливался, приходилось подтягивать собственное тело вместе с грузом, вырывая пучки мха. «Ермак» с привязанной к нему рогатиной Сергей сначала волок на плече, но потом забросил Седрику на ноги – обмотанные кровавым бинтом культяпки нашарили дугу станка и мёртво в неё вцепились.