Борис Батыршин - Забытые в небе

– Есть одна мыслишка.

Впоследствии, пытаясь восстановить в памяти события того жуткого дня, профессор Адашьян, заведующий кафедры ксеноботаники МГУ, никак не мог вспомнить: что оторвало его от рукописи, над которой он работал с самого утра – кислотная вонь или то, что в помещении внезапно потемнело? И всякий раз приходил к выводу, что дело, скорее, во втором: светлая стена, от которой отражался падающий из окна свет, в считанные минуты затянула чёрная плёнка, выползшая из вентиляционной отдушины под потолком.

И запах, конечно – едкая кислотная вонь, слегка замаскированная характерным амбрэ, исходящим от клетки с кроликами.

Кролики были подопытные – профессор позаимствовал их у зоологов, и проверял на длинноухих образцы мутировавшей растительности на предмет токсичности и пригодности в пищу. Они и пали первой жертвой загадочного явления. Чёрная плёнка неспешно заползла в клетку и накрыла несчастных зверушек. Те заметались, забились так, что тонкие прутья клетки затряслись – и один за другим замерли. Кислотный запах усилился, на поверхности зловещей субстанции стали взбухать и лопаться крошечные пузырьки.

«Переваривает… – отрешённо подумал профессор. – А запах – это, вероятно, пищеварительный фермент. Кажется, что-то такое мелькало на семинаре…»

Он попятился к окну. Плёнка наползала – неспешно, со скоростью несколько сантиметров в минуту.

Неотвратимо.

– Помогите! Кто-нибудь!

Нет ответа.

– Ульяна! Олег! Где вы, чёрт подери? Вызывайте охрану, на помощь зовите!

Молчание. Они же на обеде, вспомнил профессор. Он же сам отпустил лаборантов… когда? Кажется, четверть часа назад. Значит, вернутся они…

Какая разница? К тому моменту плёнка переварит доктора биологических наук Адашьяна, как только что переварила кролей – и отправится по своим, плёночным делам.

Телефон? Вот он, на столе младшего научного сотрудника Нетребеева. До него не больше семи шагов, но четыре из них приходятся на чёрную мерзость, уже захватить половину лаборатории.

Окно? Добраться по карнизу до водопроводной трубы, спуститься…

Профессор Адашьян скосил взгляд наружу, вздрогнул и отбросил эту мысль. Двенадцатый этаж. До трубы – метра три. Карниз шириной в ладонь, и на нём вряд ли удержится его отмеченная многими научными премиями, но увы, не слишком спортивная и слишком уж упитанная особа…

– Спасите! Люди! Кто-нибудь!

На этот раз судьба не оставила своими милостями заведующего кафедрой ксеноботаники. Дверь, ведущая в коридор, с треском распахнулась, и на пороге появился доцент Шапиро. Профессор сразу его узнал – несмотря на бледно-рыжий клеёнчатый фартук (в таких обычно работали с реактивами), всклокоченную шевелюру и непривычно решительный взгляд. В руке визитёр держал огнетушитель с узким, длинным раструбом.

– Рот! Рот зажмите, Карен Адамович! И не дышите!

Раздалось пронзительное шипение, из латунного раструба ударила серая струя. В носу у профессора немедленно запершило, глаза заслезились, но он этого не заметил. Чёрная блестящая плёнка, затягивающая паркет, потускнела и распалась на множество отдельных лоскутков. Профессор ошеломлённо наблюдал, как эти лоскутки съёживаются, их края заворачиваются вверх, ссыхаясь неровной, ломкой коркой.

Шапиро отпустил рычаг и шипение прекратилось.

– Яков… кхе… простите, Яков Израилевич… Что это?… Что случилось?

– Пятно. – коротко завлаб. – Вот, отнесите в лабораторию и замените на свежий – боюсь, он нам ещё пригодится. И в охрану позвоните, наконец…

Он подал огнетушитель высокому парню в лабораторном халате.

«…кажется, новый лаборант… – припомнил Адашьян. – Он ещё был замешан в неприятную историю с гибелью студента…»

С некоторым опозданием профессор сообразил, что опасность миновала.

– Бога ради, Яков Израилевич! Что это за пятно такое?

– А вы разве не помните? – доцент потыкал ногой скукоженные лохмотья. Те захрустели, рассыпаясь в пыль. – Я же докладывал на августовском семинаре…

А ведь верно, вспомнил профессор. Именно Шапиро выступил тогда с докладом о необычных формах жизни, встречающихся внутри Садового кольца. И кто, как не он, доктор наук Адашьян, порекомендовал чересчур инициативному завлабу не отвлекаться и уделить больше внимания работам, стоящим в плане вверенной ему, доценту Шапиро, лаборатории?

– Помню, разумеется, не надо делать из меня склеротика! Но откуда оно взялось в ГЗ?