Владимир Шак - Неизвестный Нестор Махно

Чтобы расположить к себе хозяйку, гости, задавая вопросы, «намеренно величали дядю только по имени-отчеству: Нестор Иванович. Это сработало, и племянница, постепенно преодолевая подозрительность, стала рассказывать все, что помнила о прославленном родственнике. Я временами задавал вопросы и записывал ее ответы, а Володя сидел рядом и внимательно слушал. Интересная деталь: если, увлекшись рассказом племянницы, я вдруг забывал его конспектировать, Володя с чуть заметным недовольством призывал меня к серьезности: «Ты записывай, записывай».

Обо многом приезжим поведала Анастасия Савельевна [дочь старшего брата батьки Махно Саввы — участника русско-японской войны, расстрелянного большевиками], особо отметив, что он отличался безудержной энергией и целеустремленностью. «Церкви он не трогал, — подчеркнула также она. — Но попов мог расстрелять, если те шпионили». Оживленно обсуждая в машине на обратном пути наш визит, — пометит в своих записях Давид, — Володя выделил этот момент: «Слышал, а церкви-то он не трогал».

Фото батьки тоже нашлось у племянницы:

«Я спросил Анастасию Савельевну, нет ли у неё фотографий дяди. Оказалось, кое-что есть. Она вынесла прекрасное фото Махно с дочкой Леной: прелестная девочка лет восьми-десяти рядом с отцом — симпатичным, интеллигентным, при галстуке и — с шашкой на боку. Я заметил, как удивил Володю этот снимок. Показала также большую настенную, грубо ретушированную фотографию дяди и письмо от Махно — вместе с фотокарточкой оно спокойно пришло из Парижа в начале тридцатых.

Племянница заверила, что кроме этого письма у них от дяди ничего больше не осталось. Меня заинтриговало содержание письма:

— А о чем Нестор Иванович вам пишет?

— Да о своем житье-бытье в Париже.

— А чем он там занимался?

— Журналистом был. Статьи писал всякие.

Мы были поражены: надо же, «отпетый головорез» и — интеллектуальный труд?!»

Думаю, гости-«москали» поразились бы еще больше, если бы узнали, что батька Махно Махно кроме статей [воспоминаний, которых три тома набралось] писал и стихи — весьма добротные.

«Проклинайте меня, проклинайте, Если я вам хоть слово солгал, Вспоминайте меня, вспоминайте, Я за правду, за вас воевал».

Это из того, что сразу на ум пришло.

По маршруту Высоцкого

Давид Карапетян ошибся: по уточнению директора Гуляйпольского краеведческого музея Любовь Геньбы, которой, конечно же, было известно о поездке Высоцкого в Гуляйполе, племянницы батьки Махно жили не на Степной улице, а на Товарищеской — в доме еще одного брата Нестора Ивановича, Карпа. Дом сохранился по сию пору, но прямые родственники батьки Махно давно в нем не обитают — род батьки оборвался [условно, конечно] тринадцать лет назад со смертью внучатого племянника Нестора Ивановича Виктора Яланского. Так что дом Карпа Махно [в нем некогда даже махновский штаб размещался] находится сейчас под присмотром вдовы Виктора Ивановича 75-летней Любови Федоровны, дай, Бог, ей здоровья и благополучия за доброе сердце и за сохранение памяти о легендарном атамане из Гуляйполя [Любовь Федоровна свое жилище превратила в своеобразный музей батьки Махно], которого, увы, так и не сыграл в кино Владимир Высоцкий.

…Выше я уже сравнивал описываемое Давидом Карапетеном с сегодняшним днем. Не могу не удержаться и еще от одной, несколько длинной, но очень важной цитаты из его воспоминаний. Важной для понимания сути происходящего нынче на Востоке Украины:

«Вечером того же дня, уже в городе, Володя рассказывал о нашей поездке, и было заметно, что он уже входит, вживается в роль Махно… Дочка хозяйки дополнила наши впечатления: она пересказала нам воспоминания своей бабушки из Новоселовки о великом исходе 1919 года, когда жители всего повстанческого района под натиском Деникина снялись с насиженных мест и потянулись вслед за отступающей махновской армией на Запад, в сторону Умани. Это и был известный в истории махновщины период «анархической республики на колесах», во время которого дерзким маневром Махно удалось перехитрить и разбить белых, сорвав — на свою беду — их победный марш на Москву. Сбылось предвидение Сталина, что именно Махно «съест» Добровольческую армию.

Благодарность комиссаров не заставила себя ждать. Уже спустя несколько месяцев славный ловчий революции Феликс Дзержинский призвал «истреблять махновцев, как бешеных зверей»… [Советская] власть задолго до Гитлера трактовала пакты, договоры, соглашения как буржуазный предрассудок, как «исторический хлам». Следуя своей извращенной логике, она и не скрывала, что «с теми, кто, подобно Махно, пытается сохранить свое самостоятельное существование рядом с властью Советской Республики, следует расправляться беспощадно, как с деникинскими агентами».