Петр Чайковский - П.И. Чайковский о народном и национальном элементе в музыке

(Из письма к Н. Ф. фон-Мекк от 27 ноября 1879 г.)

...Вчера я получил от берлинского издатетеля Фюрстнера предложение отдать ему право собственности для Германии на все будущие еще не напечатанные мои сочинения... Это уже не первое предложение, делаемое мне со стороны немецких издателей. Они для меня очень лестны, но я принужден отказывать... Мне кажется, что не следует потакать предубеждению немцев против русской музыки.

Они до такой степени привыкли только отпускать в Россию свой музыкальный товар, отказываясь что-либо вывозить из нее, что предпочитают скорее печатать контрафакции (как это они сделали с моими фортепианными пьесами и романсами), чем выписывать от русского издателя. Юргенсон едва ли не первый русский издатель, добившийся того, чтобы у него выписывали его издания. Мне кажется, что мой долг русского и честного человека требует безжалостно отказывать немцам в подобных просьбах. Вот почему я и написал вчера г. Фюрстнеру учтивый, но решительный отказ [30] Несмотря на отказ Чайковского, Фюрстнер перепечатал значительное количество его произведений. .

(Из письма к П . И. Юргенсону от 3 мая 1880 г.)

...Я совершенно против французских заголовок отдельных нумеров [в клавираусцуге оперы «Орлеанская дева»] и убедительно тебя прошу все их выкинуть и велеть русские заголовки переставить на середину. К чему это? Ведь французского текста нет?

(Из письма к Н. Ф. фон-Мекк от 5 июля 1880 г.)

...Какое исключительное явление Глинка! Когда читаешь его мемуары ...когда проигрываешь его мелкие пьесы, никак нельзя поверить, что то и другое написано тем же человеком, который создал, например, архигениальное, стоящее наряду с высочайшими произведениями творческого духа великих гениев, «Славься»! А сколько других удивительных красот в его операх, увертюрах! Какая поразительно оригинальная вещь «Камаринская», из которой все русские позднейшие композиторы (и я, конечно, в том числе) до сих пор черпают самым явным образом контрапунктические и гармонические комбинации, как только им приходится обрабатывать русскую тему плясового характера. Это делается, конечно, без намерения, но оттого, что Глинка сумел в небольшом произведении сконцентрировать все, что десятки второстепенных талантов могут выдумать и высидеть ценою сильного напряжения.

(Из письма к С. И. Танееву от 21 июля 1880 г.)

...Я вот уже три недели живу в маленьком имении... в абсолютном одиночестве или, лучше сказать, в сообществе с чудной, неисчерпаемой в своих ресурсах товаркой — матерью-природой. Скажу вам, что чем делаюсь старше, тем больше растет и укрепляется во мне восторженная любовь к вышеупомянутой моей товарке. И странно, что нигде, как именно в России, среди скромной сельской обстановки, я так не наслаждаюсь ею! Люблю и Швейцарию и Италию, но как-то совсем иначе: почти как красиво написанные декорации, а не живую природу.

(Из письма к С. И. Танееву от 1 августа 1880 г.)

...Я не совсем понимаю того обособления русской музыки от европейской, которое вы доказываете мне... Если я не ошибаюсь, в письме вашем нужно читать не только строки, но и между строками. Из ваших междустрочных аргументов следует, кажется, вывести ту мысль, что мы ходим в потемках, а заря нового солнца, долженствующего озарить обособленность русской музыки, лишь занимается: вся будущность ее — (В кропотливых изысканиях того Баха из окрестностей Пожарного депо [31] Танеев жил в Москве в Обуховом (ныне — Чистом) переулке на Пречистенке (ныне — улица Кропоткина), около пожарного депо. , который посредством бесчисленного множества контрапунктов, фуг и канонов на темы русских песен и православных гласов кладет основной камень будущего величия русской музыки. Может быть, оно так и есть, но я боюсь, Сергей Иванович, чтобы наш Бах не был немножко славянофильствующим Дон-Кихотом.

(Из письма к С. И. Танееву от 15 августа 1880 г.)

...Мне помогло воспоминание об одной беседе с вами в Кокоревской гостинице, когда вы мне говорили, что собираетесь путем колоссальных контрапунктических работ найти какую-то особенную русскую гармонию, коей доселе еще не было. Я очень хорошо помню, как вы доказывали тогда, что у нас не было Баха, что нужно сделать для русской музыки то, что сделал он и его предшественники, что вы попытаетесь исполнить все то, что при нормальном развитии исполнили бы несколько столетий и несколько десятков людей... Мысль ваша показалась мне тогда очень смелой; мне нравился ваш юношеский задор, но я тогда же подумал, что, в сущности, это чистейшая славянофильская теория, примененная к музыке...