Юлия Красовская - Человек и песня

Я спрашиваю: «Александра Капитоновна! Но как же вы могли матери подчиниться?!» — «А што делать?..» — «Ну, не знаю: убежать надо было вместе со Львом». — «Куда?» — «Да хоть куда. Мало ли? В Кандалакшу, в поселок Лесной». — «Не-ет, голубушка! Это у вас, у нынешних: «Хочу. Не хочу. Не стану. Не буду. А это — хочу, буду». А преже знали одно: матерь ослушатьсе нельзя, цё бы она ни приказывала. В ум преже не пришло бы поперечить матери».

Личная трагедия Александры Капитоновны на долгие годы стала предметом моих размышлений. Но мне понадобилось почти десять лет для того, чтобы осознать, казалось бы, простейшую мысль: отказавшись от борьбы за свое счастье, Александра Капитоновна проявила не слабость, а силу и мужественность характера. Звал ее любимый даже после свадьбы оставить мужа и вместе уехать. Всю оставшуюся жизнь готов был принять, какова бы ни была: с детьми, с неурядицами, с горем. И вряд ли не только в Варзуге, но и на всем Терском берегу кто-нибудь осудил бы ее «эмансипированный» по тем временам поступок. Никто бы не осудил, кроме... родной матери. Приобрела бы Александра Капитоновна все счастье жизни. Но, может быть, ценой потери целостности, чистоты и гармоничности своего внутреннего духовного мира, сломав один из его основных стержней: безусловное послушание матери. (Может быть, и не была бы Капитоновна той самой, которую знают и любят?)

Александра Капитоновна оказалась победительницей в тяжелейшей нравственной борьбе, неотвратимо требовавшей от нее выбора между матерью и любимым. Она победила самое себя, смятенную бурю своих чувств (а это почти всегда неизмеримо труднее, нежели побороть самые тяжелые внешние обстоятельства). И когда я вижу прекрасное ее лицо — строгое, усталое, волевое и бесконечно доброе, светящееся деятельной любовью ко всему и всем: к близким своим, к нуждающимся в ее помощи приезжим и к родной Варзуге («Зовут дети, зовут в город. Да нет уж. Остарела, дак. Тоскно, душно, тесно в городах. Будто не хватает чего. Будто вздоху нет. Здесь живу, гостей принимаю».). Когда я вижу это умное, одухотворенное лицо, осиянное какой-то застенчивой любовью к родной природе и к терской заповедной речи, к повседневному труду и к привычному укладу крестьянской жизни, к своему колхозному хору, к соседям, к их детям и внукам, к каждой букашке, былинке и травинке, в сознании моем исподволь всегда оживают некрасовские строки о русских женщинах, и становится легче жить. Трудолюбивой, неунывающей, всегда идущей к людям знаю я Александру Капитоновну. Для нее нет дел или людей своих и чужих. И неудивительно, что любому приезжему, добирающемуся в Варзугу, в дороге могут задать вопрос: «Вы, случаем, не к Капитоновне едете?» Для нее это даже как бы профессия: обрадовать, отогреть человека. Чтобы он почувствовал себя совсем своим, желанным и нужным здесь, вдали от своего дома, чуть не на краю земли.

«Людей-то, народу через мою горницу прошло! Што чаю пивано, што сижено-говорено — неприступным светом» [111] Неприступным светом — по смыслу идентично выражению: ни в сказке сказать, ни пером описать. .

В чем же «загадка» характера Александры Капитоновны Мошниковой? Может быть, она человек какой-то особенный и сумела вопреки себе подчинить себя служению людям так же, как когда-то вопреки себе подчинилась матери? Нет, это не так.

Не сделаю никакого открытия, если скажу, что одной из самых острых психологических проблем современности считают проблему исчезновения дружеского «досугового» общения (говоря языком современной науки, проблему некоммуникабельности). Все реже и мы встречаемся со своими друзьями, все меньше знаем об их радостях (пожалуй, о горестях еще как-то знаем и даже стремимся помочь), все меньше разделяем с друзьями часть их жизни, все замкнутее и обособленнее пространство нашей личной жизни... И это несмотря на то, что фактический круг наших друзей, казалось бы, расширился, стал богаче, разнообразнее! Но... чаще всего это «деловые друзья», а не те, что собираются в домашней обстановке за чашкой чаю.

Скажете, городская проблема?.. Однако симптомы разобщенности заметны уже и в деревне. Не раз и не два слышала я в той же Варзуге: «Как-то раньше вместе собирались по праздникам. Говорили: будет и на нашей улице праздник, вот как — улицами справляли праздники». Одна из пожилых варзужанок, участница хора рассказывала: «Пьянства етого в обычае не было. Понемногу пили. Жоноцки не пили вовсе. Само собой, и молодежь не пила (парни-ти, а про девушек — и говорить нецего). Кум да брат, да тесть, да сват, да шурин, порядовны соседи зайдут, да своя семья. Глядишь — полный «хор Пятницкого» тебе (еще побасчей [112] Побасчей — получше. будёт). Песни подымали долги на голоса. Теперича сидят по праздникам, как суслики-байбаки по своим норам (правда, коли свадьба, тут уж все сбегаютсе). А чего, спрашивается, поодинке сидеть? «Устаём,— говорят.— Робота! Устаёом!» А преже не робота была?! Тяжко робили, машин-тих не было. Лес ле валили, землю пахали, сеяли, жали — все вручную. Нет, голубеюшки, не робота вам вадит [113] Вадит — мешает. веселью. Нет уж. Не избилисе на роботы, дак. А хор наш народной колхоза «Всходы коммунизма»? Да, да, хор уж другоё дело. Эти-то вместе, вместе. Кто приедет в летнё время хор послушать (самой тут сенокос, страда), они уж тут ко Капитоновны идут в дом, поют, не считаются, що устали опосля роботы. Перед домом на ровном местечки, на травки закружаютсе, «Камку» розвёрнут в пять кругов с узорами, «Во лузях» хоровод — только шалями да сарафанами, как цветами отласныма машутсе. Ну, дак ведь это Капитоновна с има...»