Борис Гребенщиков - Аэростат. Течения и Земли

Но вернемся к простым людям. Лондон, вообще-то, населен двумя племенами – одни обычные люди, а другие кокни. Кокни населяют восточную часть столицы. Они порезче, поприземленнее и даже говорят со своим акцентом, не всегда легко постижимым.

И в то время, как в Западном Лондоне царила утонченная психоделия, Восточный Лондон смеялся над ними и продолжал заниматься своим делом, которое хорошо описано во всех книгах Диккенса. У них тоже была своя музыка – жесткая и веселая. И главными у них были Small Faces («Маленькие Лица»). Лица – потому что «лицом» тогда называл себя всякий модный парень; маленькие – потому что все четверо были ростом около метра пятидесяти пяти; но парни были озорные, на ходу резали подметки.

Брайан Эпстайн

И случись же такое, что однажды они пили чай с Брайаном Эпстайном, менеджером Beatles. И он ради шутки подмешал им в чай какого-то гомеопатического средства – наверное, от кашля. Вышли они после чая на улицу – а все светится нездешним светом. И тогда они начали писать совсем другие песни. Например, «Itchikoo Park» с припевом «Вокруг все слишком прекрасно». {196}

Small Faces

У нас в России хорошо знают группу Manfred Mann, но знают по ее прогрессивному периоду, когда они писали длинные сложные песни, а сам Манфред Манн даже сыграл на муге в песне Uriah Heep «July Morning», которая в России была чем-то вроде гимна.

Но до того, как впасть в прогрессив, Manfred Mann писали замечательные простые песни, четко соответствовали каждому модному периоду, менялись каждую неделю и записали одну гениальную песню под названием «Меня зовут Джек» про мальчиков и девочек, живущих в приюте для не слишком хорошо себя ведущих детей. {197}

Чад и Джереми

Manfred Mann’s Band

60-е, Британия. На пасторальных английских лугах овечки в жабо и камзолах жевали странные растения из другой вселенной и тащились, как мыши в обсерватории. Время, когда боги – или полубоги – ходили по земле, когда все знали, что завтра будет лучше, чем вчера; когда новые горизонты открывались каждый час и за пинтой «Гиннесса» в баре решались судьбы вселенных. Время Эдема до грехопадения. Время вечного лета. {198} {199}

Бывает так: живет себе некая цивилизация, живет-живет; вдруг – не успеешь моргнуть глазом – пролетит какая-нибудь пара тысяч лет, и нет цивилизации, как корова языком слизнула. Осталась пустыня, и где-то под заносами песка – два-три черепка.

Кентербери

Тут приходят археологи, раскопают эти черепки, задумаются глубоко – а потом возьмут и расскажут нам, как здесь люди жили, что они ели-пили, что думали и какие танцы плясали. И мы скажем: «Вот оно, оказывается, как». А потом подумаем и добавим: «Wow! Совсем как мы».

Вот такая наука – археология.

Из огромной реки музыки, постоянно протекающей через наши сердца, в истории остаются в лучшем случае несколько драгоценных капель; остальное проваливается в трещины времени и лежит там, пылится. Пока не придет археолог, который достанет это и напомнит: а бывало и так. {200}

Hatfield & The North

У меня в жизни получилось так, что в нежном возрасте я мало обращал внимание на творчество продвинутых британских коллективов вроде Hatfield And The North, больше интересуясь другими представителями культуры того времени. Но знал, что и Caravan, и Hatfield происходят из Кентербери (Canterbury), где в конце 60-х – начале 70-х был рассадник прогрессивной музыки во главе с Soft Machine и горячо любимым мною Робертом Уаяттом (Robert Wyatt). Когда же я наконец решился на исследование этого культурно-исторического феномена, грядка, выросшая в тени Кентерберийского собора, вызвала у меня искреннюю радость. По неизвестным науке причинам оттуда произошло десятка полтора групп, оставивших свой след в экспериментальной музыке. При этом все музыканты в один голос утверждают, что ничего особенного в Кентербери не было, город был так себе и для музыки приспособлен мало.