По возрасту скончался самый старый балетоман в тусовке, и в дверь Вольдемара Альбертовича позвонили. Безутешная вдова принесла ему свёрток, на котором размашистым почерком стояло: «После моей смерти отдать это Кабриолеву». Он утешил её словами соболезнования и свёрток принял, но от ситуации немного остолбенел – приветик такой, своеобразный, с того света…
Отдав должное усопшему парой рюмок коньяка, он сломал сургучные печати, острыми ножницами перерезал вощёную бечеву и вскрыл несколько слоёв пергаментовой бумаги. Внутри лежал изящный футляр красного дерева, на крышке которого был искусно вырезан ключ. Дрожащими руками Кабриолев футляр открыл, но увидел там лишь листок бумаги, с написанным, судя по всему, гусиным пером, текстом: «Ключа к успеху НЕ СУЩЕСТВУЕТ!!! Это я его выдумал, в чём и раскаиваюсь. Но теперь ТЫ будешь этот миф поддерживать. Надеюсь, что ТЫ будешь достоин. А ключ к успеху – это ТРУД!!!».
Кабриолев не спал всю ночь, а с восходом солнца решил, что надо делать. С утра сходил он на почту, добыл там сургуч и современную бечёвку вкупе с шуршащей бумагой. Футляр трижды в бумагу завернул, наглухо бечевой обмотал, сургуч растопил, накапал и кольцом фамильным приложил. С полгода он думал, кого в завещании написать. Решил. Написал. Прожил ещё почти двадцать лет, миф активно поддерживая. Восемь раз имя на свёртке переписывал. У кого теперь этот футляр – даже интересно! Я не знаю, а Кабриолев не колется…
По просмотру премьерного блока любого спектакля главной темой балетоманских дебатов становится определение лучшего состава, и это не всегда оказывается первый… А первым же делом каждая балетоманская фракция определяется со своим выбором, что нелегко – в одном составе могут быть и их фавориты, и кумиры враждебных группировок. Но, возможно и с оговорками, в итоге ранжирование осуществляется, и начинается отстаивание и аргументирование позиций. Причём это делается не для того, чтобы оппонентов убедить, – что невозможно в принципе, а исключительно для повышения собственной самооценки.
Побившись на этой гладиаторской арене, балетоманы переходят ко второму акту Мерлезонского балета – составлению гипотетического «лучшего состава». Из всех исполнителей значимых ролей в этом блоке берётся лучший, на взгляд фракции, артист и формируется состав, до которого хореограф сам не додумался. Ведь, понятное дело, балетоманы гораздо лучше и худрука, и балетмейстера и педагогов, знают все сильные и слабые стороны артистов, и то, какие роли им удаются особенно хорошо, – ну кто как не они! А в этом раунде знатные деятели околобалетного движения могут блеснуть памятью и вспомнить прошлые роли артистов, схожие по амплуа с теми, на которые они их прочат в этом спектакле.
Но сверкнуть уже ископаемой глубиной знаний можно в третьем действии: когда составляется «dream team» для этого балета из звёзд минувших дней. А в этот состав могут попасть только мировые знаменитости, уже не танцующие и, желательно, давно нас покинувшие. И в этот раунд допускаются уже только старожилы балетоманского сообщества. А чтобы не лез кто попало в серьёзный разговор, Кабриолев, когда уже сам остарожилился, предложил ввести ценз: участвовать в оставлении состава мечты могут только те, у кого хотя бы один кумир, с училища ведомый, уже на пенсию ушёл. Балетоманское Партбюро инициативу поддержало, и, пока Вольдемар Альбертович жив был, это правило строго соблюдалось. Но вот сейчас, как призрак балетомана мне жалуется частенько, нет уже той субординации, и лезут умничать совсем уж сопляки, по «верхам набравшиеся». Кабриолев на эту тему сильно сокрушается!
Проживая в стране, где приоритеты общества потребления отрицались категорически, самой большой проблемой Кабриолева, до поры до времени, было создание видимости разнообразия нарядов. Часто появляясь в приличном обществе, он почитал своим долгом соответствовать принятому там дресс-коду, да и сам не считал для себя возможным ходить в храм искусства в чём попало. А в СССР, даже довольно обеспеченному москвичу, иметь столько парадно-выходных луков было проблематично…
И тут было два сложных момента: во-первых, надо иметь приличный запас нарядных вещей, преимущественно «фирменных». А во-вторых, нельзя часто повторяться. Второй вопрос Вольдемар Альбертович решил быстро и несложным способом: стал отмечать в настенном календаре, в чём он в театр ходит. И, собираясь в следующий раз, проверял наряд по записям. Но вот с хорошими вещами дело обстояло гораздо сложнее, и скрепя сердце, миксовал Кабриолев пяток своих рубашек и три пары брюк с двумя пиджаками, одним блейзером и несколькими галстуками. Переживая страшно от скромности этого гардероба, но не имея особой возможности его разнообразить – в магазинах только такое и продавалось, а альтернативные каналы покупки импортных шмоток он значительно позже наладил.
Читать дальше