Суламифь Мессерер - Суламифь. Фрагменты воспоминаний

Между прочим, японские артистки балета, в отличие от танцовщиков-мужчин, чаще всего не получают никакой зарплаты. Живут они обычно на деньги родителей или подрабатывают на стороне «прозаическими» профессиями, скажем официантками. Более того, работать в серьезной труппе артистке стоит денег.

Так что японские балерины сбивают ноги в кровь ради чистого искусства.

Познание чужой страны для меня всегда подобно разучиванию незнакомой хореографии. Сначала схватываешь общий рисунок, грубые контуры движений. Потом набросок дополняется мелкими, филигранными деталями, крупицы мозаики складываются в сложное целое.

И образ Японии тоже складывался у меня из мелких наблюдений, случайно подсмотренных картинок, на первый взгляд незначительных, но красноречивых по зрелом размышлении.

…Срочно нужна кисточка для румян. Без кисточки мир рухнет. Спускаюсь на первый этаж гостиницы «Нью-Отани», где много магазинчиков. Но вот незадача! Продавщица не может найти заветной кисточки. Бог меня не любит. Как быть? Что делать?

Продавщица извиняется, куда-то исчезает и, вернувшись, вручает мне вожделенную кисточку бесплатно. «Простите великодушно, мадам, что она у нас не сразу оказалась!» – щебечет девушка.

А ведь она не хозяйка магазина – просто продавщица.

…Конец моего урока. Ученики обтираются полотенцами – нелегкий выдался часок! Потом выстраиваются в линию и широкими щетками проходят весь репетиционный зал. В одну минуту пол становится чистым. Причем не имеет никакого значения, кто прима, а кто из кордебалета.

Перед Чистотой, столь почитаемой в синтоизме, все равны.

…В первый приезд, опаздывая в театр, взяла такси. Расплачиваясь, накинула процентов десять чаевых. Как в Москве, Лондоне или Нью-Йорке. Да где угодно. Водитель отказался от денег. Чаевых в Японии не берут, считают подачкой.

Сказать об этом московскому таксисту, так он прослезится от жалости к японским собратьям.

…Подарила знакомой японке красивую безделушку в знак нашей дружбы. Получила в ответ подарок значительно дороже.

Стремись Остап Бендер не в Рио-де-Жанейро, а в Токио, он быстренько изобрел бы здесь еще один легкий способ обогащения, к уже известным ему четыремстам.

…Выходной. Утро застает меня у дверей большого универмага. Вместе с толпой японцев жду открытия. Десять часов. Гонг. Вхожу. Продавщицы выстроились в ряд, одеты, как с картинки журнала «Вог», – в высшей степени изящно, даже театрально. Униформа, шляпки, перчатки. У эскалатора девушка, тоже в шляпке и белых перчатках, протирает движущиеся перила. Другая объясняет, что где купить. Встретив первую волну покупателей, продавщицы расходятся по своим киоскам и прилавкам. Спектакль окончен!

Опять же неплохой сюжет для балетной миниатюры.

Япония отблагодарила меня за труды. Император пожаловал мне орден Святого Сокровища, один из высших в Японии.

Конечно, страна – это прежде всего люди. Величие страны часто проявляется в ее великих артистах.

Среди друзей Хаяси, организатора балетной школы имени Чайковского, нашлось немало интересных личностей, с которыми он меня познакомил. Однажды в артистической уборной театра кабуки он представил меня Эноске, выдающемуся актеру этого национального драматического театра-жанра.

Эноске было тогда семьдесят два года. Но то, что я увидела на сцене, превзошло все мои ожидания. В течение тридцати минут он безраздельно владел вниманием зала. Я воспринимала его выступление как сольный танец. Технически безукоризненный, филигранный и очень сложный. Да простят меня балетоманы, но Эноске продемонстрировал такое владение телом, что мог бы сравниться с любым классическим танцовщиком.

Эноске показывал нам сёсагото, танцевальную пьесу-пантомиму. Многие сёсагото, скажем «Цутигомо» («Танец паука») или «Додзёдзи» («Девушка-змея»), перекочевали сегодня из кабуки в современный японский балет.

Да, это был танец, и в нем Эноске был божествен… Замысловатые фигуры и пируэты , необыкновенная, чисто японская пластика, повороты головы, ступней, выразительные неожиданные переходы…

Я поймала себя на том, что вскрикиваю от восторга вместе со всем залом. Ошеломительное зрелище!

Мне почему-то вспомнился эпизод из далеких, девичьих лет. Дело было на кавказском курорте. После вечерней зари, в призрачный час между угасающим днем и еще не вступившей в права ночью, на балконе своего номера запела великая Нежданова. Запела не на публику, даже не для друзей – для себя. Ее изумительное колоратурное сопрано лилось в полумраке, завораживая соловьиными переливами.