Суламифь Мессерер - Суламифь. Фрагменты воспоминаний

Правда, от нескольких японских коллег я знала, что, хотя запросы делались ими лично на меня, министерство зачастую пыталось послать кого-то другого. Японцы же отвергали встречные предложения советских чиновников, с типично японской настойчивостью требуя своего. При этом они дипломатично ссылались на то, что я могу, например, поставить балет быстро, поскольку, в отличие от других мастеров, говорю по-японски.

…В 1964 году токийская труппа Момоко Тани предложила мне перенести на японскую сцену спектакль «Дон Кихот», некогда сочиненный Петипа и затем полностью переработанный Горским. Сделать это нужно было в кратчайшие сроки.

По контракту, подписанному министерством культуры, от меня требовалось привезти с собой ноты для постановки. Но оказалось, что необходимых нот в Москве днем с огнем не сыщешь. Готовясь к поездке, я все-таки нашла, с трудом, клавир «Дон Кихота», но с оркестровой партитурой потерпела «тяжкое поражение». Нот не было. Создавалось впечатление, что они имелись в одном-единственном месте на весь Советский Союз – в оркестровой яме Большого театра.

«Вы из Большого, там и достаньте!» – сказали мне в министерстве культуры, отправляя в Японию. Тогда я решилась на «страшное». Это был мой первый и последний опыт индустриального шпионажа в пользу империалистической державы.

Приятель-музыкант, на досуге увлекавшийся фотографией, переснял для меня все ноты инструментальных партий «Дон Кихота» прямо с пюпитров оркестра Большого. Разумеется, тайно, в отсутствие оркестрантов.

Министр культуры Фурцева выдала мне специальное разрешение на вывоз нот. Иначе мне наверняка грозили бы допросы вроде: «А зачем вам, собственно, это нужно, товарищ Мессерер? Для японцев? А ваша патриотичность, Суламифь Михайловна? Сегодня вы ноты «Дон Кихота» им вручаете на блюдечке с голубой каемочкой, а завтра – Курильские острова?»

Когда я наконец приехала в Токио, у труппы Момоко Тани оставалось восемь дней, ни больше ни меньше, чтобы разучить четырехактный балет. «Дон Кихота» предполагалось показать на Окинаве, где намечались и финальные репетиции. Но въезд на Окинаву советским гражданам запрещен, поскольку там находится военная база США. Так что я не имела возможности уточнять или совершенствовать постановку во время гастролей. Все пришлось делать сразу, быстро и наверняка.

Восьми дней мне хватило, что, на мой взгляд, было бы нереально нигде, кроме Японии. Спектакль состоялся благодаря редкой дисциплине и умопомрачительной работоспособности японских балерин и танцовщиков.

Китри танцевала сама Момоко Тани. Раскрывая перед ней нюансы хореографии, я вспоминала свою молодость. Японка воплощала в другое время и в другой стране ту роль, которая двадцать лет считалась моей коронной на сцене Большого.

В партии Базиля выступил Кё Кобаяси, известный танцовщик. В эпизодах блеснули очаровательные, очень техничные балерины – Норико Кобаяси и Митико Мацумото. Они танцевали дуэт подруг Китри, а Норико еще партию Мерседес в сцене таверны. Теперь у обеих свои балетные школы: у Норико – в Токио, у Митико – в Нагое.

«Дон Кихотом», да и почти всеми спектаклями, поставленными мною в Японии в разные годы, дирижировал замечательный японский маэстро Фукуда-сан. Прекрасный музыкант, он досконально знает все балетные партитуры.

Помню, я ставила «Баядерку» в Токио и принесла ему на просмотр клавир этого балета Минкуса. Там, в сцене свадьбы Гамзати, есть добавленное адажио.

– Мессерер-сан, музыка адажио принадлежит Луиджини! – тут же воскликнул Фукуда-сан.

Я была приятно удивлена такими познаниями. По рассказу Юрия Файера, его учитель Андрей Арендс в свое время включил сюда адажио Луиджини. Да, о балетной музыке Фукуда всегда знал все.

В 1995 году отмечалось тридцатилетие «Дон Кихота» в Японии, и я вновь присутствовала на этом спектакле-долгожителе великого Горского. И опять раскланивалась со сцены как продюсер. Постановка эта и сейчас в репертуаре труппы Момоко Тани.

Недаром в Японии ценят старинные вещи, полагая, что лишь временем проверяется их подлинность. У японцев даже есть эстетическая категория, именуемая «саби», что можно перевести как «патина», «ржавчина». Налет старины наделен в их представлении своеобразием и обаянием.

Это я о балете, не о продюсере.

Когда я в 1964 году работала над «Дон Кихотом», пришла грустная весть: школа имени Чайковского закрылась.

Да, японцы почитают в искусстве традиции и саби, выражая свое преклонение перед тем, что преодолевает испытание временем. А разве классический балет – не саби?