Суламифь Мессерер - Суламифь. Фрагменты воспоминаний

Мы с трудом доставали материал, конечно, не атлас, его не было. Мастера стругали колодки, приносили нам клей (назывался он, помню и сейчас, декстрин). Мы обтягивали колодки рогожей, крашенной в розовый цвет, мастерили подошвы из каких-то обрезков кожи…

…Несмотря на доказательства медицинских авторитетов, атласные пуанты с носком из папье-маше остаются символом грации, полета в невесомости, именуемых классическим балетом. Как ни пугают родителей рентгеновскими снимками изъеденных артритом ступней, они по-прежнему отдают миллионы детей в балетные школы.

Существует предание, будто русские поклонники Марии Тальони, примы 30-х годов XIX века, сварили ее туфельки, заправили их соусом и с аппетитом съели.

Вы верите легендам?

Помню, после первых шести месяцев работы с труппой Ролана Пети, вернувшись в Королевский балет, я увидела у палки в моем классе Рудольфа Нуриева.

Мы с ним сдружились ранее, в Америке.

В Нью-Йорке Руди жил в «Дакоте» – темного кирпича доме, возле Центрального парка. «Дакота» знаменита не только открывающимся из ее окон видом на причудливую, рваную панораму нью-йоркских небоскребов, подчеркнутую зелеными кронами, но и тем, что у подъезда этого дома убили Джона Леннона.

Мы с Мишей жили рядом с «Дакотой», на Сентрал-парк-вест, и несколько раз по-дружески заглядывали к Нуриеву, а он к нам. Как-то разговор зашел о первых днях, когда в 1961-м Руди стал перебежчиком в Париже. О чем я, советский человек, прочитала в газете, попавшейся мне на глаза в самолете по дороге из Москвы в Токио.

– Ведь ты тогда никого не знал. Кто тебе помог? – поинтересовалась я.

– Очень помог Марсель Марсо. И конечно, Эрик Брун, – ответил Руди.

Брун – изумительный датский танцовщик, на мастерство которого Нуриев чуть ли не молился. Именно в Дании Руди и застал телефонный звонок, направивший его карьеру вверх к мировой славе. Звонила Марго Фонтейн, тогдашняя балерина-ассолюта Королевского балета. Она предложила выступить в Лондоне в гала-концерте…

Этот концерт в одночасье короновал Нуриева в балетную суперзвезду Запада. Началось и его продолжительное партнерство с Фонтейн, чей нежный лирический дар прекрасно оттенял взрывчатый, мощный танец Руди. Он боготворил Марго. Но мог позволить себе шутки в ее адрес.

В частности, как-то он сказал:

– Если б я знал, что Фонтейн умрет, я бы на ней женился…

Впервые я увидела Рудольфа в конце 50-х, на его юношеском дебюте – концерте в московском Зале имени Чайковского, где показывали себя выпускники балетных школ Ленинграда и Москвы.

В Зал Чайковского меня пригласил Михаил Габович, бывший тогда худруком школы Большого. Он и организовал этот необычный концерт, и я пошла, главным образом, чтобы посмотреть на его интересного ученика Володю по фамилии Васильев.

Володю я помнила лет с одиннадцати, когда еще во втором классе училища он танцевал в «Щелкунчике» па-де-труа . Невысокий, но мужественно сложенный, Володя поражал своей музыкальностью. И способностью преодолевать технические трудности. Камнем преткновения в детской вариации «Щелкунчика» в хореографии Вайнонена всегда считалась серия повторяющихся антраша-катр – прыжков, во время каждого из которых вытянутые ноги, скрещиваясь, переносятся одна за другую дважды. Дирижер Файер обычно замедлял здесь темп, поскольку редко кто из малышей успевал за музыкой. А Володя Васильев удивил всех, легко освоив «родной» темп этого сложного кусочка.

Михаил Габович оценил дар Васильева. Правда, Володино атлетическое сложение мешало видеть в нем танцовщика-премьера, и на выпускном экзамене некоторые педагоги приписали ему деми-классическое амплуа.

Такая репутация поначалу преследовала Васильева и в труппе Большого. Помню, он рассказывал мне, чуть ли не со слезами на глазах, как просил у тогдашнего руководства балета роль Альберта в «Жизели», но в ответ ему было жестко замечено, что он годится скорее на роль Лесничего, а не героя. Васильев стойко переносил это неверие в его романтическое амплуа.

Из уникального тела его, словно из пластилина, можно было лепить любые хореографические фантазии. Это, между прочим, прекрасно умел делать Голейзовский.

Васильев рос и рос как танцовщик, пока ему, несравненному Базилю в «Дон Кихоте» и неповторимому Спартаку в балете Григоровича, не стали подвластны сложнейшие классические роли.

Дальнейшее уже история: мировые энциклопедии окрестили Володю одним из лучших танцовщиков в истории. Знаменитый дуэт Васильева с его женой, великолепной Екатериной Максимовой – они вместе со школьных лет, – по праву называют звездным.