Суламифь Мессерер - Суламифь. Фрагменты воспоминаний

Артист, хореограф, художник, поэт – таков творческий диапазон этого талантливейшего человека. Но прежде всего он – вдохновенный поэт танца… которого я помню балетным второклашкой, прелестно танцующим в па-де-труа из «Щелкунчика».

Однако вернемся в Зал Чайковского, куда я пришла на Васильева-выпускника.

Васильев и Нуриев. Два величайших танцовщика. В тот день судьба свела их, выпускников двух школ, в одном концерте.

Перед началом смотрю, какой-то юноша мощно и необыкновенно воздушно пробует круговое движение по сцене. Просто парит. Я подошла к его питерскому педагогу Александру Ивановичу Пушкину:

– Слушай, что это за парень такой, интересный очень?

– Мальчик из Уфы. Рудька Нуриев. Энергии немножко через край, но за ним будущее.

После встреч в Нью-Йорке знакомство наше с Руди Нуриевым продолжалось и в Лондоне, где еще в шестидесятые годы он купил просторный, но несколько несуразно выстроенный дом в районе Ричмонд-парк.

В Англию он приезжал выступать с Королевским балетом, в частности, незабываемо танцевал в «Блудном сыне» Баланчина. Ставил свою «Бурю» по Шекспиру с Энтони Дауэллом в главной роли. А по утрам занимался у меня на уроке, причем не придавая значения, класс ли это для солистов или кордебалета.

У станка от Руди глаз было не оторвать.

Он одевался с экстравагантным артистизмом. Три пары гамаш сразу, несколько маек одна на другую и неизменный шейный платок. Класс завороженно следил, как, разогреваясь, Руди сбрасывает одежду слой за слоем, но ее все равно оставалось еще чуть ли не на целый кордебалет.

Руди не раз возвращался в разговорах к теме своего детства, прошедшего в Уфе. Отец его, военный политрук, не всегда мог толком обуть-одеть семью, и Рудольфу частенько приходилось бегать в школу в обносках своих трех сестер. Одноклассники зло издевались над ним: ишь ты, вырядился, будто девка!

Тогда он убегал на железную дорогу и одиноко бродил по шпалам.

Возможно, рельсы влекли Нуриева, связываясь в его воображении с надеждой вырваться когда-нибудь в широкий мир с огнями рамп, который мальчик видел на киноэкране. Надежда эта осуществилась.

Но сначала была школа Мариинки. В Ленинграде Пушкин вывел Нуриева в большие артисты, как вывел потом и Барышникова.

Хотя на имени Нуриева в СССР стояло клеймо невозвращенца, в восьмидесятых ему удалось организовать выезд на Запад сестры Розы с ее дочкой Гулей. Первые ласточки перестройки, что ли? Гуля, девушка лет восемнадцати, мечтавшая тоже стать балериной, жила у меня в Лондоне и занималась на моих уроках.

Способной племяннице, на мой взгляд, не хватало работоспособности дяди. Много сказано о таланте Нуриева. Меньше о том, что труженик Руди был фантастический.

Например, одно время по контракту с балетом театра Ла Скала, приехавшим на гастроли в Америку, он недели три каждый вечер танцевал с Карлой Фраччи в нью-йоркском Метрополитен «Ромео и Джульетту» в собственной постановке. В неделю набегало пять спектаклей. К тому же, замечу, Нуриев предельно усложнил партию Ромео.

И я свидетельница того, как по субботам, в дни, свободные от «Ромео», он танцевал «для отдыха» «Жизель». Танцевал он ее «в полную ногу», то есть выкладываясь полностью, не давая себе никаких поблажек. Более того, в первом акте взвалил на себя груз дополнительных сложнейших вариаций, там, где их обычно нет.

В общем, если был на свете балетный «трудоголик», то это, знакомьтесь, Нуриев Рудольф Хаметович.

Когда в дальнейшем мы сталкивались с ним в балетных труппах, допустим, в Милане или Берлине, Руди с упоением рассказывал, что здесь он делает одно, а там, в какой-нибудь Венеции, – другое, а еще там-то будет делать третье… И так без конца! Сплошной балетный мазохизм, питаемый безграничным вдохновением Нуриева.

При этом он еще, бывало, сокрушался:

– Представляешь, Суламифь, – он любил называть меня на «ты», – в таком-то городе идет спектакль в моей постановке, а танцевать меня туда не приглашают. Я ужасно обижен…

С Рудольфом Нуриевым

А ведь он находился тогда в зените славы и танцевал сотни спектаклей в год. И все равно ему казалось мало, и все равно он чувствовал себя ущемленным.

Несмотря на бешеную круговерть, Руди успевал даже на художественные аукционы, где покупал антиквариат. В частности, он коллекционировал мебель, знал в ней толк. Так любил поглаживать тусклые поверхности…