Эдита Пьеха - От чистого сердца

Весь июль 1971 года «Дружба» выступала в Сочи. Я, Илонка, Сан Саныч. Море, солнце, в залах абсолютные аншлаги. Мне бы радоваться, но душу терзала невесть откуда взявшаяся тоска. А в последний день июля – звонок: «Дита, мама умирает». И я с десятилетней Илонкой полетела через Москву в Ленинград, где за час добрые люди помогли сделать визу, потом – снова в Москву, в Шереметьево. И в Сочи, и в Питере, и в столице меня провожали поклонники. Каждый второй спрашивал: «У вас с собой достаточно денег?» – и совал в сумку купюры.

Из Варшавы нужно было ещё лететь до Вроцлава. А рейса в этот день нет. Хватаю за руку таксиста: «Мне до Вроцлава, и там ещё девяносто километров. Поедете?» Он мнётся: «Вообще, можно. А сколько заплатишь?» – «У меня полная сумка денег. Но только советских. Рубли возьмёшь?» Опять мнётся. Но тут ему на глаза попадается измученная долгой дорогой и переживаниями Илона. «Ладно, поехали».

Парень оказался совестливым: узнав, что еду к умирающей матери, лишнего не взял. К больнице подъехали ночью. Врач сказал: «У вашей мамы рак крови, уже несколько лет. Она не хотела, чтобы о её болезни знали родные. Резкое ухудшение объясняется сильной простудой, перешедшей в пневмонию. Больше суток она в беспамятстве, а до этого всё время повторяла: «Эдита. Эдита». Мне кажется, она до сих пор жива только потому, что ждёт вас. Однако на то, что придёт в себя и вы сможете поговорить, даже не надейтесь».

Я вошла в огромную палату и в тусклом дежурном свете стала вглядываться в лица лежащих на кроватях женщин. И вдруг услышала шёпот: «Эдита…» Стоявший позади меня доктор потрясённо обронил: «Это невозможно». Присев на край кровати, я взяла руку мамы в свои, заглянула в запавшие глаза. «Я дождалась тебя, дочка, я дождалась. – Серые сухие губы тронула слабая улыбка. – Ты очень устала – я вижу. Езжай отдохни, а утром мы с тобой поговорим». «Мама, разрешите с вами посидеть». – «Нет, нет. Мы обе перед завтрашней встречей должны отдохнуть». Я послушалась, но сомкнуть глаз так и не смогла. Утром мы с Илоной с полной сумкой продуктов, которые, как мне сказали, помогают при белокровии: чёрной икрой, самым лучшим «Каберне» – поехали в больницу. Врач, увидев гостинцы, помотал головой: «Зачем? Она уже даже воду не пьёт…»

А маме будто стало лучше, мы проговорили час, может, больше. Впрочем, в основном говорила я, а мама слушала, глядя то на меня, то на внучку. Её взгляд наткнулся на Илонкины стоптанные босоножки, в которых она бегала по сочинскому пляжу. Я и сама прилетела в чём была, и дочку в Питере переодеть-переобуть не успела. Если честно, эта мысль просто не пришла мне в голову, была занята совсем другим. «Подними мою подушку, – попросила мама, – там кошелёк. Возьми деньги и купи Илонке туфельки». С языка готово было слететь: «Не нужно, у меня есть деньги», но я осеклась. Отказаться – значило лишить её счастья сделать подарок любимой внучке.

Из больницы мы ушли после полудня: мама сказала, что хочет отдохнуть: «Придёте завтра. – Она задержала мою руку в своей и вдруг горячо заговорила: – Ты прости, что я вышла за отчима. Мне было очень больно, когда он тебя обижал, и сама я никогда его не любила. Но без него мы бы не выжили. Понимаешь?» Едва сдерживая слёзы, я кивнула: «Понимаю, мама. И вам не за что просить у меня прощения».

Прямо из больницы мы зашли с Илоной в магазин, выбрали обновку. Придя домой, она тут же похвасталась Яну и дяде Юзефу: «Смотрите, какие у меня туфли! Бабушка подарила!» В шесть часов сели ужинать, и вдруг – страшный грохот. Отчим вскочил: «Не иначе как входная дверь захлопнулась, она у нас тяжеленная, пойду посмотрю». Вернувшись, пожал плечами: «Вроде в порядке», а у меня внутри всё вдруг сжалось, не вздохнуть. Побежала к телефону-автомату, набрала номер больницы и услышала: «Ваша мама умерла десять минут назад».

Мне нужно было возвращаться в Ленинград, и я оставила деньги священнику, настоятелю костела, при котором было кладбище, чтобы он устроил маме место упокоения, как полагается. Но потом мой брат Юзеф нарушил покой мамы: когда умер его отец, мой отчим, Ян Голомб, брат не захотел тратиться на отдельную могилу и положил его в мамину. Получилось, что после смерти мама разделила место упокоения с человеком, которого не любила.

Спустя год в качестве участницы культурной программы я поехала в Мюнхен на Олимпиаду. И вот советская делегация – знаменитые спортсмены, артисты – через Европу возвращается на автобусах домой. Уже на территории Польши делаем остановку, я иду к машине, в которой едет руководство: «Мы скоро будем проезжать Вроцлав. Неподалёку городок, где похоронена моя мама. Я хотела бы навестить её могилу». «Подумаем», – был ответ.