Жан-Пьер Пастори - Ренессанс Русского балета

Нижинский также выговаривает себе право контроля за распределением ролей, составлением программ и освещением. Тем более он не откажет себе в удовольствии вносить коррективы в постановку – как в хореографию Фокина, так и в собственный «Послеполуденный отдых фавна», который, по его мнению, несколько извращен. Все эти прерогативы танцовщик буквально вырывает с боем. На его стороне, среди прочего, то преимущество, что он может устроить скандал, которого Дягилев любой ценой стремится избежать. Дело в том, что американская пресса пристально следит за развитием событий.

Дягилев и Мясин на американском вокзале. Фото Валентины Кашубы

«Нью-Йорк Трибьюн» выходит с заголовком: «Нижинский дебютирует в роли забастовщика: бывший военнопленный и пальцем не пошевелит, покуда…» [251]Ей вторит «Нью-Йорк Таймс»: «Нижинский атакует «Русский балет». Знаменитый танцовщик утверждает, что художественные и финансовые обязательства по отношению к нему не были соблюдены» [252]. Как отметит позднее Ричард Бакл, Дягилев не мог защититься. Заявить публично, что во времена их связи он содержал Нижинского, оплачивал ему жилье и одежду, заваливал подарками и на протяжении четырех лет возмещал все расходы танцовщика и его матери [253], было немыслимо.

Конечно, до сих пор Дягилев всегда спокойно относился к скандалам. А иногда, возможно, даже к ним стремился – как с «Весной священной» или «Послеполуденным отдыхом фавна». Однако там речь шла о скандалах художественных и светских. Совсем другое дело – выставить на всеобщее обозрение свою личную жизнь и банковские счета. Под давлением Отто Кана (и, быть может, при его финансовой поддержке) Дягилев идет на эти унизительные уступки.

Итак, топор войны официально зарыт, и Нижинский больше не может оттягивать свой выход на сцену. Его участие в «Призраке розы» и «Петрушке» заявлено в дневном спектакле 12 апреля.

Но в какой он физической форме, какова его техника? Нетрудно представить, что время, проведенное в плену, курортная жизнь в Швейцарии и переезд через Атлантику не слишком располагают к регулярным тренировкам. Но балет – самое требовательное из искусств. Все, чего танцовщик достиг за долгие годы, он может растерять за несколько месяцев. Лидия Соколова считает, что танцевать он стал гораздо хуже. Он располнел, у него грустный вид [254]. Однако в глазах американцев Нижинский по-прежнему остается легендарной довоенной звездой. За оставшиеся две с половиной недели этого сезона он вновь выступает во всех лучших партиях своего репертуара: не только в «Призраке», «Шехерезаде» и «Петрушке», но и в роли Поэта из «Сильфид», Арлекина в «Карнавале», а также в «Нарциссе».

Публика и пресса в один голос поют ему хвалу. Все сходятся на том, что его приезд оживил труппу. «Нижинский вдыхает новую жизнь в «Русский балет», – комментирует «Нью-Йорк Таймс» [255]. Картину омрачает только одно: его исполнение «Призрака розы» и «Нарцисса» сочли слишком женственным. Конечно, Нижинский не обладает мужественностью Больма или Мордкина. Однако в «Призраке», по замыслу Фокина, на сцене должно было появиться абсолютно бесполое существо [256].

Незадолго до этого морализаторская мания дошла до того, что «Геральд Бостон» вышла с заголовком: «Труппа состоит из прекрасных грациозных женщин и мужчин без капли женоподобия»! [257]

Дягилеву не раз приходится сталкиваться с этими проявлениями пуританства. Еще 25 января, до окончания первого нью-йоркского сезона, его вызывают к судье. Проблемы с «Послеполуденным отдыхом фавна» и «Шехерезадой»… Якобы они задели чувства какой-то части зрителей. После заседания Дягилев, в котором веселье борется с раздражением, делает заявление для прессы: «По-моему, у меня и у тех, кто задумал эти балеты и исполнял их, ум менее испорчен, нежели у тех, кто подал эту жалобу» [258]. Тем не менее он соглашается слегка смягчить наслаждение «Фавна». И в тот же вечер иронически бросает в адрес руководства «Метрополитен-оперы» во главе с Гатти-Казаццей, которое присутствует на спектакле: «Америка спасена!» [259]

Дягилев в окружении своих артистов перед отъездом из Чикаго. Слева направо: Адольф Больм, Сергей Григорьев, Леонид Мясин, Лидия Соколова, Хильда Бьюик, Лидия Лопухова, Любовь Чернышева и Ольга Хохлова (будущая жена Пабло Пикассо)