Вера Лещенко - Петр Лещенко. Все, что было… Последнее танго

Как-то Садогурский устроил потеху, рассказав, как жены наших советских военных, появившись на улицах Бухареста, пытались установить в моде новые «течения». Няма изображал, как эти дамы гордо шествуют по главной улице Бухареста в ночных рубашках и пижамах, а румыны смотрят им вслед и недоумевают, ведь их жены в таком наряде только в спальне ходят. Что на меня нашло, не знаю, но я стала перечислять, сколько достоинств у моей страны:

– А мы, мы… мы танки делаем самые быстрые, я вам говорю, и скрипачи у нас лучшие. Не знаю, что смешного? Оделись не так… Зато наши женщины самые красивые!

Мой монолог был длинным и очень эмоциональным. «Негатива нет в моей стране» – я была в этом убеждена. Лишь месяцы и годы в чужой стране открывали мне истину. Я оказалась в Румынии не в лучшие ее времена, но было, тем не менее, с чем сравнивать свою жизнь. К тому же информации правдивой было больше. Анализируя увиденное и услышанное, мне все чаще хотелось сказать: «Нет, ребята, все нет так». Не знала я тогда, что моя страна впереди и по уничтожению своих людей, самых талантливых, самых преданных. Многого не знала. Я уехала из страны, спасая себя и свою семью от угона в Германию. Я уехала из страны, потому что хотела быть рядом с любимым. Я не предавала своей страны. Но я и не знала своей страны. Мы с тобой об этом не раз говорили, и ты меня убеждал, что есть Россия, Русь великая, которая подарила нам не только жизнь, но и великолепный, удивительный язык, чистые, красивые мелодии, природу, искренность и веру, талантливых людей. Вот чем дорожат эмигранты. Советский строй и Россия – разные планеты. Но к этому я пришла позже, а представление, устроенное Нямой, восприняла как оскорбление.

Вы с Нямой не смеялись – вы хохотали до слез. Когда мы остались вдвоем, обиду свою тебе выпалила:

– Как ты мог, Петя, дорогой мой человек? Ты учишь меня одному, а сам…

– Девонька, милая, мы не над модницами и не над тобой смеялись – от удовольствия. Мы давно не видели среди русских эмигрантов человека, который бы так искренне говорил о нашей России. Я тебя не обманываю. Правда-правда. Ты пойми, мы устали. Эмоций уже нет – одна боль. Мы все по разным причинам оказались здесь. Кто добровольно, кто невольно. Но очень хочется вернуться туда, где родился. Ты разрумянилась, глаза горят… Любимая, я горжусь тобой!

– Ну не знаю, тебя послушать, так я – герой на пьедестале со знаменем в руках. Да, я защищала этих несчастных тетенек. Вспомни французские булочки, которые поедала моя одноклассница. Что ты сказал? Пожалей и еще свой бутерброд отдай. А эти женщины никогда не видели в магазинах такой красивой одежды. Они ее и на картинках не могли увидеть. Приехали и на радостях нахватали, что понравилось. Языка не знают, что на этикетках, прочитать не смогли, вот и облачились на потеху вам с Садогурским.

– Потеха была, но не по злобе. Прости, девочка моя. Давай забудем. Мы ведь по-доброму смеялись над твоими словами.

Мы все же об этом вспоминали. И у меня осталась обида, но уже на судьбу нашу советско-женскую. Я ведь сознательно на тебя переложила заботы о моем гардеробе. Ты все сам покупал и приносил домой. Звал поехать с тобой в магазин, спрашивал, чего бы я хотела. А я стеснялась признаться, что ничего не хочу, потому что не знаю, что можно хотеть. В магазин не езжу, потому что обидно, больно глядеть на роскошь и благополучие румынских магазинов. Хотя портовый город Одесса давал возможность подсмотреть заморскую жизнь, чужую роскошь на заезжих пароходах и на знаменитом Привозе. Подсмотреть и помечтать. Сколько я тебе доставила радости, признавшись, что очень-очень хочу колечко и сережки с вишенками. Я впервые не останавливала тебя в тратах на подарки мне, а просила. Я и не рада была уже, что сказала тебе о «вишенках». Ты стал допытываться: «В кои веки Верочка о чем-то просит. Надо отличиться, а для этого хорошо продумать все до мелочей. Значит так, сами вишенки должны быть маленькими на коротенькой, красивого плетения цепочке. Согласна? Или ты хочешь…»

Дня два ты меня мучил вопросами, какими-то эскизами, уточнениями. Недели через две я получила в подарок сережки и колечко. Очаровательный комплект. Как сказал князь Романов, которому я похвасталась твоим подарком, это самое скромное мое украшение. Мне бы хотелось из всех богатств именно это колечко с сережками сохранить. Тебе доставляло удовольствие делать мне подарки. Некоторые я только примерить успела, но тот комплект постоянно носила. Собираемся куда-нибудь, примеряю одно колечко, другое, вспомню, как ты с «вишенками» носился, и выбор сделан в их пользу. Ничего особенного, но как дороги они мне были! Вспоминаю те времена и сама над собой смеюсь: жутко стеснялась дорогих вещей, украшений. Ты меня убеждал не раз, что никакое это не мещанство быть красиво одетой, и в очередной раз напоминал: «Держи фасон, девонька!»