Вера Лещенко - Петр Лещенко. Все, что было… Последнее танго

Подумала вдруг – кто будет сидеть на моем месте во время концерта? И зависть охватила. Сказала себе: угомонись, смотри на сцену, которая рядом, совсем близко! В оркестре, который полным составом на сцене, – половина моих хороших знакомых. Месяц назад с ними выступала я, а сегодня сам Петр Лещенко. Но это «сам» только в поведении музыкантов ощущалось, они ловили каждое твое слово. Старались не разочаровать тебя. Чувствовалось, что волнуются – знаменитость рядом! Ты, напротив, был щедр на похвалы, а в замечаниях корректен, добр, даже ласков с музыкантами. Уже всех знал поименно. Звезда западная, да душа наша, русская!

Артист всегда на репетиции открывается больше, чем во время концерта. Для меня было наслаждением слышать твой голос живьем. Но потрясло другое – как ты работал с оркестром, как ты слушал и слышал малейшую помарку, неточность. Как делал замечания. Шел процесс чеканки программы. И это был для меня урок мастерства. Ты объяснял, какой должна быть музыкальная заставка, и даже мысли не возникало, что ты можешь быть самоучкой. Ты и терминологией владел вовсе не на уровне «лабуха», взращенного улицей музыканта. У оркестрантов были клавиры, они делали какие-то пометки-памятки на них. Говорок-то у тебя одесский, хотя тебя, по рассказам знатоков, увезли в Бессарабию девятимесячным юнцом. Настоящий одесский, он – в построении фразы. Иностранного акцента не было. Обо мне после возвращения из лагеря часто говорили, что проскальзывают румынские обороты. А у тебя были именно одесские интонации.

Оркестр играет вступление «Каравана», вступаешь ты, но на второй строчке обрываешь романс. Спокойно просишь музыкантов не форсировать звук, дальше следует еще несколько профессиональных советов. Все повторяется. Вы проходите по репертуару, но избирательно. Систему уловила позже: есть вещи в программе обязательные, проходные, есть сложные, новые для музыкантов, а еще есть любимые. И вы начали с «проходных»: «Стаканчики граненые», «У самовара», «Марусечка», «Ванька» и другие. Потом репетируете народную румынскую. Ты переводишь слова музыкантам, чтобы почувствовали, что играют, не только по нотам. Это была песня о дорожке, которая ведет героя по жизни, напоминая о родных сердцу местах, где родился и, к счастью, пригодился. Очень красивая и мелодичная. Песня для музыкантов новая. В «сложных» же были «Мираж», «Мы только знакомы», «Жизнь цыганская», «Мрачное воскресенье», романсы, пожалуй, это все, что запомнилось тогда.

С музыкантами ты говорил уверенно, четко и профессионально, но без раздражения и назидания. Даже когда была промашка, терпеливо объяснял, чего добиваешься. И с рабочими сцены был требовательно-мягким. Понимаю, что это сочетание взаимоисключающих понятий, но только так можно охарактеризовать твое отношение: ты говорил по-доброму, но так, что хотелось костьми лечь, чтобы выполнить. Я не пытаюсь представить тебя идеальным, причесанным, приглаженным. Но я и вправду думала, что увижу высокомерную «импортную» звезду, а увидела человека крайне уважительного и деликатного независимо от круга общения. Музыканты и техники из обслуги театра это уже уловили – репетиция был не первая. При всей их исполнительности и почтительном отношении проскальзывало даже некое запанибратство. К тебе даже юнцы обращались по имени: «Петя, я понял» или «Сделаю, Петя». Советы давали. Ты не всегда им следовал, но неизменно выслушивал.

Хочу сделать небольшое отступление. Не дает мне покоя одна деталь из жизни уже в 1990-х, когда стали появляться воспоминания этих музыкантов о Лещенко. Все и всегда высказывались очень хорошо о тебе, о твоем мастерстве, но позволяли себе простецкое «Петька». Вот это коробит меня по сей день. Начинали с «Пети», но с почтением. А спустя десятилетия это «Петька». Неужто арест и обвинения сталинских послушников в твой адрес дали им такое право? Вдвойне обидно, что такое мог себе позволить Владимир Вотрин. Володя, которому я благодарна за свою судьбу, за знакомство с тобой. Низкий ему поклон за это. А вот «Петьки», Володя, прости, не могу тебе забыть.

Но будем считать это заметками на полях. Главное же происходило на сцене. Там был «Чубчик». Вы с ним возились долго. Все мелочи, проходы по сцене, освещение – все проговаривали. Осветителю ты свои пожелания записал на листочке и отдал со словами: «Я на вас надеюсь». Я усвоила тогда четкое правило: экспромт надо готовить. И так готовить, чтобы все поверили, что это был экспромт. После «Чубчика» ты предложил музыкантам: «Мои дорогие, отдыхайте, но через полчаса жду вас. Вы – прекрасные музыканты, с вами приятно работать». Уходя со сцены, ты остановился около Вотрина. О чем говорили, не слышала, но по улыбающемуся лицу Володи догадалась, Маэстро похвалил ударника.