Вера Лещенко - Петр Лещенко. Все, что было… Последнее танго

– Вера, хочу снять камень с души своей. Я скрыла, что у Володи была семья до ареста: жена и дочь с сыном. Он не разведен с той женой.

Маму Клаву я простила, но Андрианова не смогла. Мы продолжали вместе жить, но прежнего доверия уже не было. Я из двенадцати месяцев в году десять была вне дома, на гастролях. И в Москве не сидела без дела. Тогда уже официально числилась артисткой вокальной мастерской Москонцерта, имела постоянную ставку и зарплату.

В 1958 году меня вызвали в отдел кадров. Там работала очень симпатичная женщина, она и предложила мне написать письмо Генеральному прокурору Руденко с просьбой рассмотреть вопрос о моей реабилитации. Я очень недоверчиво отнеслась к этой идее, но мне намекнули, что получили указание-подсказку из КГБ: «Надо, чтобы документы у вас были чистые. Вы – хорошая, перспективная солистка, но с некоторыми ограничениями творческого роста из-за биографии».

В очередной раз сказав себе, что бумага все стерпит, я сочинила «поклон» генеральному прокурору. Потом меня пригласили в прокуратуру на беседу, попросили переписать письмо, видимо, не так низко поклонилась. В итоге нашли компромисс и меня осчастливили бумагой о полной реабилитации. Мне уже было все равно, только маленькая надежда появилась, что выпустят в Румынию. Когда получала документ, подтверждающий мою невиновность, спросила, могу ли я теперь выехать за границу. Ответ был: «Да, но решение будет принимать Москонцерт». Значит, нет. Схема была очень сложная: Москонцерт рекомендует, а решение принимает райком партии, где проходят собеседования.

Вот на гастроли в Магадан меня без всякой комиссии и специальных разрешений отпустили, чему я была несказанно рада. Шел май 1959 года. Наша бригада от Москонцерта выступала в магаданском театре, художественным руководителем которого был Вадим Козин. Первый концерт прошел успешно, при аншлаге. Мне сказали, что Козин в зале. Я очень хотела с ним познакомиться, но первой подойти, конечно, не решилась бы. Знала, что он досрочно освободился, что не захотел возвращаться в Москву и у себя столичных коллег не жаловал. И вдруг наутро через администратора я получила приглашение посетить Козина у него дома – он жил рядом с театром. Я приняла приглашение и встретилась с певцом, творчеству которого давно симпатизировала.

Еще в начале нашего знакомства с тобой я стала допытываться, кто тебе нравится из советских певцов. Первым ты назвал Козина. «Репертуар близок мне. Манера исполнения созвучна. Музыкален. Артистичен», – перечислил ты, потом последовала пауза, и так раздумчиво, с улыбкой добавил, что Козин умеет петь, не надоедая, не форсирует эмоции зрителя.

Честно признаюсь, тогда не поняла, о чем ты говорил. Только когда стала работать с тобой на одной сцене, когда появилась возможность послушать записи Козина, я поняла, что это значит. Оказалось, ты очень тонко подметил. Может быть прекрасная песня, голос красивый, и артист выкладывается до донышка. Сильно. Талантливо. Но больше тебе нечего ждать от этого исполнителя – он все выдал.

Я постаралась Козину передать, что ты думал о нем. Вадим Алексеевич улыбнулся и говорит: «Я всегда старался недодать зрителю. Но откуда было Петру знать об этом? Значит, почувствовал. Жаль, что судьба лишила нас возможности общения».

Незадолго до ухода Козина из жизни только ленивый не рыдал, глядя на него – так плохо он выглядел, его фото тиражировали по всем СМИ. Взглянула на него, и мне не по себе стало. Но увидела хитрый взгляд «бомжа» в одноухой ушанке и поняла – спектакль, отлично срежиссированный Мастером.

Конечно, нелегко ему было жить. И финансы пели романсы, и здоровье уже было не ах, и он заслужил иного отношения от властей, иного признания. А его сломали и выкинули. По праздникам вспоминали, да он не откликался на подачки. Тогда хорошую отговорку нашли, мол, характер сложный. И мне этого тоже довелось хлебнуть.

В том далеком 1959-м Козин встретил меня щедро накрытым столом. Одет был по-домашнему, но элегантен и красив. Мы с ним долго и о многом говорили. Оказалось, что Козин хорошо знал твой репертуар. Вадим Алексеевич сел за пианино, спел «Осень», «Прощай, мой табор», «Пару гнедых», «Утро туманное» и, конечно, «Нищую». Я тоже села за инструмент. Начала с «Мамы», потом спела «Синий платочек» и «Любимую», «Черные косы». Даже дуэт у нас сложился.

Козин подписал и подарил мне свою фотографию: «На долгую и добрую память Верочке. Желаю от души всего хорошего. Уважающий Вас. 7.5.59. В память концертов». Просил писать, мол, поодиночке пропасть можно. Какое-то время мы переписывались, потом – только поздравительные открытки по праздникам да телефонные звонки. У меня был очень плотный график, да и ему было не проще. Но я часто фантазирую, представляя вашу с ним встречу. Мне кажется, я слышу, о чем вы говорите, что поете. Сколько таких встреч могло быть, да не случилось…