Алексей Добряков - Уличные песни

Десять лет трудовых лагерей
Подарил я рабочему классу.
Там, гае сгинут лишь тропы зверей,
Я построил Амурскую трассу.
Застревали в снегу трактора,
Даже «сталинцам» сил не хватало.
И тогда под удар топора
Эта песня о милой звучала.

Не печалься, любимая,
За разлуку прости меня.
Я вернусь раньше времени,
Дорогая, клянусь!
Как бы ни был мой приговор строг,
Я приду на родимый порог
И, тоскуя по ласкам твоим,
Я в окно постучусь.

Раз в Лиховском переулке
Там убитого нашли.
Был он в кожаной тужурке,
Восемь ран на груди.

На столе лежит покойник,
Ярко свечечки горят.
Это был убит налетчик.
За него отомстят.

Не прошло и недели
Слухи так и пошли,
Что в Лиховском переулке
Двух легавых нашли.

Забодали тужурки,
Забодали штаны.
И купили самогонки
На помин их души.

Раз в Лиховском переулке
Там убитого нашли.
Был он в кожаной тужурке,
Восемь ран на труди.

Течет речка по песочечку —
Берега крутые.
А в тюрьме сидят арестантики —
Парни молодые.

А в тюрьме-то сыро, холодно,
Под ногой — песочек.
Молодой цыган, молодой жиган,
Начальничка просит:

«Ох, начальник, ты начальничек,
Отпусти на волю.
Там соскучилась и замучилась
На свободе фройля».

«Я б пустил тебя на волюшку —
Воровать ты будешь.
Ты попей, попей воды холодненькой —
Про любовь забудешь».

Любил жиган шантанеточку,
С нею наслаждался.
Пил он, пил воду холодную,
Пил — не напивался.

Помер цыган, молодой жиган.
С ним — и доля злая.
Ходит лишь в степи конь вороненький —
Сбруя золотая.

Гроб несут, его коня ведут.
Конь головку клонит.
Молодая шантанеточка
Жигана хоронит.

«Я — цыганка-шантанеточка,
Звать меня Маруся.
Дайте мне вы того начальничка —
Крови я напьюся».

Ходят, ходят курвы-стражники
Днями и ночами.
А вы скажите мне, братцы-граждане,
Кем пришит начальник?

Течет речка по песочечку —
Берега крутые.
А в тюрьме сидят арестантики —
Парни молодые.

Течет речка по песочку,
Берега разносит…
А молодой жульбан, жиган-жиганок,
Начальника просит.

«Ты начальничек, ключик-чайничек,
Отпусти на волю.
Дома ссучилась — знать, соскучилась
Милая за мною».

А начальничек, ключик-чайничек,
Не дает поблажки.
А молодой жульбан, жиган-жиганок,
Гниет в каталажке.

Ходят с ружьями курвы-стражники
Днями и ночами.
А вы скажите мне, братцы-граждане,
Кем пришит начальник?

Течет речка по песочку,
Моет золотишку…
А молодой жульбан — восемнадцать лет! —
Заработал вышку.

Я вспомнил тот Ванинский порт
И вид пароходов угрюмый,
Как шли мы по трапу на борт
В холодные мрачные трюмы.

Не песня, а жалобный крик
Из каждой груди вырывался.
«Прощай навсегда, материк!»
Ревел пароход, надрывался.

А в море сгущался туман,
Кипела пучина морская,
Стоял на пути Магадан —
Столица Колымского края.

От качки страдали зека,
Обнявшись, как родные братья.
Лишь только порой с языка
Срывались глухие проклятья.

Будь проклята ты, Колыма,
Что названа краем планеты.
Сойдешь поневоле с ума —
Обратно возврата уж нету.

Семьсот километров тайга.
Не видно нигде здесь селений.
Машины не ходят сюда.
Бегут, спотыкаясь, олени.

Здесь смерть подружилась с цингой,
Набиты битком лазареты.
Напрасно и этой весной
Я жду от любимой привета.

Не пишет она и не ждет,
И писем моих не читает,
Встречать на вокзал не придет —
За стыд и позор посчитает.

Прощайте же, мать и жена,
И вы, мои малые дети.
Знать, горькую чашу до дна
Придется мне выпить на свете.

Я с детства был испорченный ребенок,
На папу и на маму не похож.
Я женщин обожал уже с пеленок.
(Ша) Жора, подержи мой макинтош.

Однажды в очень хмурую погоду
Я понял, что родителям негож.
Собрал свои пожитки, ушел от них из дому
(Ша) Жора, подержи мой макинтош.