– Вот этого я не помню.
– Не может быть, господин Шевц, не может быть. Всему верил, а этому поверить не могу... Поэт, который не помнит такой пустяковой подробности... Давайте я буду вам помогать... На нем был черный костюм?
– Не-ет... Тогда ведь было жарко...
– Он был без пиджака, в белой рубашке?
– Нет... Кажется, в какой-то цветной...
– Сейчас, минуту... – Берг отошел к сейфу, достал показания Урсулы и прочитал то место, где она описывала, во что был одет Кочев: «Легкий серый костюм, который переливается на солнце, и в белой рубашке с дырочками».
– Но пиджак на нем был?
– Нет. Нет, он был без пиджака, в цветной рубашке...
– Вы готовы подтвердить это под присягой?
– Я лучше скажу, что я не помню, во что он был одет.
– Хорошо. Откуда он доставал деньги?
– Деньги? Из заднего кармана брюк.
– А брюки какого цвета?
– Не помню. Кажется, темные... Ночью все кажется темным...
– А сколько стихов из вашего последнего цикла вы прочитали Кочеву?
– Там всего восемь стихов.
– Сколько это страниц?
– Двенадцать...
– Как, по-вашему, он разбирается в поэзии?
– Да. Что да, то да. Он понимает поэзию.
– Он разбирал ваши стихи?
– Да. И делал это интересно. Очень интересно. Поэтому я и развесил уши. Поэтому я и стал заглядывать ему в глаза, до той минуты, пока он не начал меня вербовать...
– Хорошо. Спасибо. У меня остался к вам последний вопрос, Иоганн Шевц...
– Пожалуйста, господин прокурор...
– Вы состоите членом какой-либо партии?
– Я?! А что? Нет, не состою.
– Какой партии вы симпатизируете?
– Партии поэтов...
– Прекрасный ответ. Ну а теперь ответьте мне: зачем вы лжете?
– Кто? Я? Я вам не лгу.
– Все, что вы мне сказали, правда?
– Да. Все это правда.
– Тогда я сейчас включу магнитофон, и вы мне прочитаете вашу поэму, а потом последний цикл, а после этого я их разберу... Страница – это две минуты времени, Шевц... Итого вы читали Кочеву ваши стихи в течение сорока четырех минут. И он, как вы говорили, неплохо разбирал вашу поэзию... Тоже минут двадцать. Потом он вас «вербовал» в течение десяти минут, как минимум... Итого вы с ним провели час двадцать четыре минуты. А от метро до кабачка «Кругдорф» десять минут езды или тридцать минут ходу. Значит, если вы встретились у метро в одиннадцать часов и вы настаиваете на том, что это было именно в одиннадцать, то как Кочев мог оказаться в «Кругдорфе» в одиннадцать тридцать, причем добирался он туда пешком?
...Наблюдение, пущенное за Иоганном Шевцом, принесло то, что и ожидал Берг: сначала поэт ринулся на квартиру местного руководителя НДП, а после позвонил по телефону к человеку, который встретился с ним на Сименштадте, а оттуда, после беседы с поэтом, поехал к Айсману.
...Человек этот был Вальтер, связник Айсмана по НДП.
– Господин Ауфборн, вы утверждаете, что находились в кабинете редактора Ленца, когда к нему пришел помощник Люса и передал пленку?
– Да.
– Как представился посланец Люса?
– Он просто сказал: «Редактор Ленц, мой босс хочет предложить вам сенсационный материал, а мне за то, что я его принес, следует к уплате тысяча марок». – «Что за материал?» – «О том болгарине, который дал деру». – «Пойдемте в наш кинозал...» – сказал Ленц.
– Вы не видели, как Ленц платил человеку Люса деньги?
– Нет.
– Как его звали?
– Он не назвался. Просто сказал: «Я от Люса».
– Вы говорили, он представился помощником Люса?
– Нет, это неверно. Это я так понял его... Вообще-то, он сказал: «Я от Люса».
– Опишите его.
– Очень неприметная внешность. Я еще удивился, что в кино существуют такие неприметные люди. Шатен, небольшого роста, в коричневом костюме...
– В какое это было время?
– Часов в двенадцать или около этого.
– То есть во время обеденного перерыва?
– В редакции не очень-то соблюдается обеденный перерыв. Все время горячка.
– Вот я тоже не соблюдал обеденных перерывов и нажил себе язву двенадцатиперстной кишки...
– У меня была язва до фронта... На фронте все зарубцевалось.
– Вы на каком фронте воевали?
– Я был все время на севере. Помогали финнам, потом был в Норвегии.
– Вы проходили денацификацию?
– Да. У англичан. Сразу после войны меня сунули в лагерь только за то, что наша часть была приписана к СС. А я и в глаза-то не видел этих палачей... Неужели я виноват в том, что на горнолыжников напяливали черную форму?
– Сколько времени вы провели в лагере?
– Семь месяцев.
– К суду вас потом привлекали?
Читать дальше